Давно уже доходили до меня слухи, что в родном моем городке церковь открыта. И много лестного об этой церкви говорят — что, мол, и красна, и удобна, и служба в ней благолепная. Я жил в этом городе, учился в школе, что рядом с церковью и хорошо помню ее, голубушку, когда в ней еще склад продуктовый размещался, да березка на колокольне росла. Нынешним Великим постом сподобил меня Господь побывать в моем городке — и я порадовал себя приобщением Святых Тайн в гостях у нашей "Казанской Богородицы".

Что вам скажу? Церковь хороша. Красавица. И снаружи, и внутри — хороша! Стройная, просторная и, как ни удивительно, с годами я стал это ощущать, — намеленная. Батюшка благообразен, хоть и молод, а служит с чувством. И хор — невелик, но чистенько поют, грамотно — молиться не мешают. Одно только смущало... И хор пел, и псаломщик вычитывал, и диакон призывал: "Миром Господу помолимся”, и священник возглашал: "Мир всем”... А всех-то мирян, можно сказать, был только я. Были, правда, старушки — одна у подсвечника, другая у кануна... Заходили несколько раз посетители, но по тому, как они озирались по сторонам и неловко ставили свечи, видно было, что не на службу они пришли, а что-нибудь выпросить у Боженьки.

Служба кончилась. Выслушал я благодарственные молитвы — так проникновенно прочел их псаломщик, как в городских соборах не слыхивал. Потянуло меня к старушке, что ухаживала за подсвечником, да поглядывала на меня…

— Здравствуй, матушка, — подошел к ней.

— Здравствуй, батюшка, — ковыряла она спицей в подсвечнике не глядя в мою сторону, видимо, уже изучила меня.

— Храм у вас хороший... И служба благолепная. — Да уж... — пожала плечами.

— И хор... И батюшка... Прихожан маловато...

— Сколько есть.

— Пятница Великопостная, а народу не очень... Жаль...

— Народ работает, — совсем отвернулась от меня.

— А бабушки?

— Бабушки в очередях и с внуками.

— Все, что ли? Городок-то не малый. Может, не знают, что церковь открыли?

— Эк, хватил! Третий год церковь работает — и не знают?! Знают!

— Так, что они, против церкви?

— Почему против церкви? Все за церковь. Когда хлопотали за нее, матушку (начальники собирались музей с танцами в ней сделать), все были за церковь. Людей никак тысячу подписалось. Первый год, как открыли, в день по сотни человек крещение принимали, и младенцы, и старики. Теперь поутихли... На праздники много приходит... Из поселков... По воскресеньям собираются... С санаториев отдыхающие...

— А свои что ж? Ну, та тысяча, что подписывалась за церковь?

— А чего? Пускай, говорят, стоит. Пригодится. Есть не просит.

— Так уж и не просит?.. Я вон смотрю и дверь бы вам входную поновей поставить... Да и пол бы подремонтировать...

— Да, дырок еще много. Алтари еще доделывать. Колокол бы несолиднее где достать. Да куда там с нашими! — даже тряпкой махнула в сердцах. — Не столько нищие, сколько жадные. До революции каждая семья десятину в церковь жертвовала. За то Господь и давал им все. А теперь с этой икономикой вон до чего докатились. Скоро друг дружку жрать будут.

Да, жизнь тяжелая пошла. Самое бы время вокруг Христа объединиться. Сейчас уж каждый, наверное, должен это понять.

— Оно-то верно, батюшка, только нашим-то невдомек, что это Господь им, баранам, ниспослал и пастуха и пастбище к самому их носу. Они думают, что своими бумажками с подписями отняли у коммунистов церковь. Писали двадцать лет, могли еще двести писать, если б Господь не соблаговолил ее дать. Так не для мебели же дал-то, а для дела. Это же промысел Его. Как в революцию отобрал для дела, так и сейчас дал для дела. Хотите без Бога жить и друг друга давить — не надо вам церковь. Хотите людьми быть и в любви жить — вот вам церковь. И что? Да ничего. За два года все наши бабки перегрызлись между собой вдребезги. Вот и ездят от собственной-то благодати кто в Шувалово, кто в Лисий нос, а самые ядовитые — аж в Питер. Век не забуду, как одна из наших богомолок в Прощеное воскресение... Это в такой день, когда самого беса положено прощать!.. Аж вся трясется стоит, красная... Того гляди, лопнет от злости. "Тебя не прощу, — кричит, — никогда не прощу!” Это нашей же прихожанке! Это в Прощеное воскресение! Господи! Уж какую такую обиду та ей нанесла?..

— Сказали бы батюшке, чтоб он ее просветил.

— Да, обидно за державу...

— Чего-то я разболталась... — сказала старушка и посмотрела на меня подозрительно. — А чего это ты все выведываешь у меня? Может, ты какой чекист? Не мешайся-ка ты, отец. Ступай себе с Богом. Ходят тут всякие с расспросами... — и пошла к другому подсвечнику, на котором свеча сгорела уже почти до конца.

Я вышел из церкви. День был по-весеннему теплый, хоть солнце и еле пробивалось сквозь серую пелену облаков. Выпавший за ночь снежок белизной слепил глаза. Дошел до автобусной остановки, сел на скамейку, вытянул уставшие ноги.

Автобус не спешил. Я отдыхал. Через дорогу ребятишки-школьники баловались снежками — весело расстреливали скульптуру Ленина с протянутой рукой. По тому, как они реагировали на результаты попаданий, видно было, что цель их была поразить две позиции: либо лицо, либо ниже пояса. Попробовали бы мы тогда, вот так среди бела дня... Вспомнил, что при нас тогда на этом постаменте сначала Сталин стоял. Тихо заменили, без шума. Сейчас, видимо, тоже не хотят шума. А может, уже всем все равно, кто тут стоит. А кого ставить? Пустой постамент — тоже глупо... Так хоть ребятишкам забава. Один проворный уже залез на постамент, стоит меж ног Ильича и ручкой так же, как он делает.

Подошел автобус, и я поехал. Народу полно. У магазина почти все вышли и снова набились битком — на следующей остановке тоже магазин. Я думал о матушке, о ее печали по отсутствию церковности у обитателей городка. Я был с нею солидарен. Но как сказать этому сообществу одиноких озабоченных людей, успокоившихся, привыкших жить без Бога: "Братья и сестры, найдите часочек так же тесно постоять в храме. Ведь ваши тогда заботы отступят”.

Нет, не о выгоде надо сейчас говорить, не бежать всем в церковь, для того, чтобы прибавили получку или повезло достать по дешевке килограмм сахарного песку?.. Сейчас самое время пойматься на этот древний крючок. Весь недавний всплеск "веры в Бога” на волне выгоды прокатился. Повальное крещение с разрешения коммунистической партии еще тогда меня в уныние приводило. Помню, сосед мой, большой "деятель” и редчайший проходимец, подкатился ко мне, сияя от радости и потирая ручки:

— Старик! Я тоже сходил и окрестился! К Николе. Двадцать пять рублей.

— Зачем? — вырвалось у меня.

— Что — зачем?! — буравил меня взглядом, не понимая моего скучного вида. — Что — зачем? Сам-то ты крещеный!

— Я-то дурак.

— Ну, ты даешь! — вроде как обиделся, отошел, так и не ответив "зачем”.

Собственно, я и не ждал ответа. И без ответа было ясно — по дешевке человек застраховал себе райскую жизнь — прекрасный вариант! А я еще спрашиваю, зачем. Чутье делового человека подсказало ему: нельзя упускать шанс — сейчас время такое.

Время, действительно, сейчас особое — свобода. Не ходишь ты в церковь — тебе не ставят на вид, как бывало в старину; посещаешь церковь — и не заводят на тебя досье, как было до недавнего времени. Хочешь — иди, не хочешь — не иди. Казалось бы, время благоприятное. Не надо опасаться, что у священника под рясой погоны. И после исповеди тебя уже не вызовут в отдел кадров. И при выходе из храма за тобой уже не пришлют "воронок” (говорю так по личному опыту).

Свободная, святая, стоит Церковь Православная. Двери открыты для всех — заходи, душу очищай, благодатью насыщайся, к жизни вечной приобщайся. Как говорят Господь: "Кто жаждет, иди ко Мне и пей”. А жаждущих жизни вечной чего-то и не ахти. Не до вечной, земную не устроить, концы с концами не связать. Времена такие, что того и гляди — с протянутой рукой пойдешь.

Да, ловко работает сатана! Мало того, что Россию довел до шока... Семьдесят лет лелеяла, кормила, любила, боготворила, все сокровища, все силы отдала, а кумир оказался негодяем — обманул, обобрал и исчез, как привидение. Выскочили какие-то спасители, и те оказались жуликами. И никому теперь уже народ не верит. Казалось бы, и бежать ему в Церковь родную, ведь убедился же на самом себе в истине слов святого псалмопевца — "Не надейтеся на князи и сыны человеческия, — в них же несть спасения". Так здесь же сатана развернул такую апостольскую деятельность! Выпустил на Русь такую тучу учителей, просветителей, проповедников и прочих лихих говорунов... И все за Бога, все за веру, только мимо Церкви, мимо Православия.

Не мне указывать, что делать церковным иерархам. Они пастыри, и их забота, как сохранить и приумножить стадо Христово. Я говорю, что на нас, простых христиан, время наложило ношу — святое бремя апостольства. Если Господь дал Церкви свободу, значит, пришла пора вылезать из катакомб, значит, пора посмотреть чуть повыше личного спасения, пора оглядеться по сторонам и увидеть, как говорит Христос, что нивы созрели, жатвы много, а делателей мало, и не только молиться Господину жатвы, чтобы выслал делателей на жатву свою, но и самому как-то расшевеливаться. И даже не от того, что "если кто обратит грешника от ложного пути, — как говорит апостол Иаков, — тот спасет душу свою от смерти, и покроет множество грехов”; и даже не от обиды, что сатана крадет из-под носа братьев и сестер. Его "апостольское” рвение для нас — звонок, показатель, что мы уже опаздываем. Бесы всегда быстрее нас узнают волю Божию. Как в Евангелии написано: народ еще только дивился учению Христа, а бес уже кричал: "Оставь, что Тебе до нас! Иисус Назарянин! Ты пришел погубить нас! Знаю Тебя, кто Ты, Святый Божий”.

Суть в том, что нет нам поодиночке спасения. Личное спасение для христианина — полдела, а может, и того меньше. Святые отцы говорят, что Божие назначение человека — всю вселенную привести к Богу, но как же мы приведем к Богу вселенную, если кто-то из наших братьев в лапах у беса останется? Вы задумывались, почему две тысячи лет Богородица, да и, собственно, все святые нянькаются с земным человечеством, а не сидят себе тихенько на Небе в покое и райском блаженстве? Скажете, что они — сама любовь и милосердие. Это все понятно. Я об их озабоченности. Не могут они спокойно блаженствовать, пока мы с вами в беде. Человечество — один вселенский организм, одно миллиардноклеточное животное, и разорванное на святую и грешную части, жить вечно не может.

Уезжал я из родного городка с невеселой думой. Хотя вроде бы и порадовался за городок, который церковью освятился, и себя порадовал принятием Христовой благодати.

В голове тяжело ворочался один и тот же евангельский вопрос: "Кто отвалит нам камень от дверей гроба?” (Мк. 16, 3), кто пробудит это заколдованное царство?