Икону принесли вечером. С утра звонили, потом в храм пришли. Все уши прожужжали рассказами о древности образа, ее красоте и дороговизне.

Один из коробейников, шмыгая носом, с придыханием, пыхая мне в лицо уже устоявшимся вечным перегаром, объяснял:

- На дереве, батя, под золотом, Бог нарисован и дом его рядом, в лесу…
- В раю, что ль Бог?
- Да каком раю — в лесу?! Сколько стоить будет?
- Да откуда ж я знаю, может она ворованная или ненастоящая.
- Да старуха моя мне оставила. Померла. Вот те крест!- попытался изобразить на себе крестное знамение левой рукой продавец. — Так сколько стоить будет? Семнадцатый век, отец, она нам по наследству передавалась.
- Так уж и семнадцатый?
- Точно. Мне митрофановский поп сказал, что ей 350 лет.

Священника из Митрофановки я знаю. В древних иконах он вряд ли разбирается, хотя… старую икону от современных, написанных в годы хрущевские и брежневские, отличить сможет.

- Ладно, приносите. Посмотрим.

И двух часов не прошло — постучали. В полосатой «базарной» сумке, завернутая в ветхое серое полотенце, уместилась большая икона, судя по размеру — аналойная.
Разворачиваю. И… не могу сдержаться.

- Ух ты, Серафим! — так и выдохнулось.

... Читать дальше »

Тысяча девятьсот сорок первый год… Лекторий истфака набит первокурсниками. Мне занимает место в первом ряду подружка. И вот появляется полноватая фигyра профессора Лурье. Он до того увлечен историей древней Греции, что начинает лекцию еще не дойдя до кафедры на ходу. Кажется, он захлебывается своими знаниями, говорит быстро и записать его нелегко, но мы стараемся.

Элегантный профессор Равдоникас читает неспеша, но он забывает о своей элегантности, когда в азарте лекции показывает, как ходит питекантроп. Он — автор учебника «История первобытного общества», по которому нам предстоит сдавать ему экзамен. Этот учебник лежит у меня на подносе под эскимо, которое я продаю в цирке, в антрактах. Зрители, видя учебник, часто спрашивают меня: «Вы студентка?». Да, работа в цирке выручила меня после введения платы за обучение и драконовских условий получения стипендии — треть «4», две трети «5». Готовлюсь я к экзаменам во время цирковых представлений, сидя на галерке, под звуки «ап» и «алле» сестер Кох, Кио, Карандаша.

А вот профессор Ковалев сразу очаровал нас мастерством своих лекций по истории древнего Рима. Хотя — ходили слухи, что он совсем недавно вернулся на истфак из тюрьмы, был репрессирован и освобожден. Говорили, что раньше он читал еще лучше. Куда уж лучше? — удивлялись мы.

Виталий Степанович сидел на ступеньках приходского домика, «караулки» по местному, так как на этом месте будка сторожа когда то стояла. Сидел и строгал немецким ножиком длинную палку, на конце которой была укреплена металлическая загогулина, чем то напоминающая головной убор Дровосека из мультика об изумрудном городе. Ножик был точно немецким, так как взял его наш регент у Харитоныча, стоявшего рядом. Харитоныч, как всем известно, был из тех дедов у которых ничего и никогда не пропадает, а так же не меняется с тех пор, как он с войны вернулся. Дед ножик этот трофейный берег, внукам и правнукам в руки не давал, а вот Виталию Степановичу попользоваться разрешил, так как тот тоже воевал. И хотя, по мнению Харитоныча, музыкальная рота, в которой последний год войны провел регент и не войска вовсе, но все же к ветеранам дед Степановича причислил.

На мой вопрос, что это за сачок с железякой, Харитоныч отмахнулся, мол, не мешай, а Виталий Степанович диаконовским распевом выдал: «и заключиша врата храма, и погасиша светильники, и фимиамом не кадиша, и всесожжений не принесо-о-о-ша…»

Я сделал вид, что все понял и отправился в свою келью, располагающуюся в этой же караулке, не с намерением подумать и узнать, чего мои деды мастерят, а поспать часика два перед вечерней субботней службой.

********

Нужно сказать, что Виталий Степанович был не просто ... Читать дальше »