Растения же Бог сотворил там многочисленные, не такие, как в этом мире, нет, но вечнозеленые и разнообразные, медоточивые, с высокой и нежной кроной, склоняющиеся друг к другу в волно­образном движении, несущие усладу, как от созерцания прозрач­ного неба, созданные для блаженных, обращающие душу к огню на­слаждения, радости и веселья. И странно то, что все растения были разного вида и поразному прекрасны, и одним растениям были да­рованы вечные и неувядающие цветы, а другим - только листья, для одних было установлено, чтобы они красовались плодами, у дру­гих же были и цветы, и листья, и сладость, и облик дивный, и пло­ды бесценные, восхитительные и бесподобные. А самое великое чудо заключалось в том, что птицы на деревьях, воробьи, цикады и дру­гие прекрасные создания, златокрылые и белоснежные, пели и ще­бетали, сидя в листве, так что звучание их красивых и сладостных голосов было слышно вплоть до вершины небес. Птиц же этих я пытался разглядеть, и ум мой был в восхищении и восторге, ибо красота этих птиц была такой же дивной и величественной, как у роз, или у лилий, или у другого какого-нибудь вида цветов, кото­рый я мог бы назвать. И вот, пораженный в мыслях и уме красотою первой птицы, я вдруг увлекся другой, имеющей оперение и окрас­ку иного вида и достоинства. А потом я увидел другую изысканную птицу. И была для меня великой радостью их песнь, несмолкаю­щая и восхитительная. И кто же опишет странную и приводящую в трепет красоту того, что я видел там? Все эти прекрасные деревья были выстроены в ряд, словно один боевой строй за другим. О, сколь блаженна рука, взрастившая их!

И вот, продвигаясь снова и снова в глубь дивного сада, - ведь думал я, что больше не увижу тьму этого мира (ибо то, что здесь, - тьма в сравнении с тем, что там), - подошел я к просторному мес­ту и вижу: вот великая река протекает посреди сада, безмятежно орошает все эти растения, омывая их корни. В ней же и прекрасные эти птицы находили свежесть, порхая вверх и вниз и непрерывно щебеча. А вокруг реки раскинулся виноградник, золотой листвой украшенный, ветви которого подобны светильнику или же первому камню, по слову рекшего: "Я краеугольный камень с острыми кра­ями". Раскинулся же он по всему саду, отягощенный массивными и великолепными гроздьями, так что переплетением его ветвей были увенчаны и украшены растущие там деревья. Узрев такое, возли­ковал я в сердце своем, переносясь душою от страха к удивлению и от удивления к восторгу. И долго стоял я, безмолвный, вдыхая по­ток благовоний от этого ветра, так что мнил я, будто ангелы воску­ряют фимиам пред Сыном Божьим на небесах.

Когда же этот ветер стих, услыхал я с запада звук другого ветра, внушающий мне непостижимое наслаждение, дуновение которого приносило пар, похожий на снег. И великолепие растущих там де­ревьев было наполнено дивным благоуханием, превосходящим все земные ароматы, так что я забыл о тех восхитительных чудесах, которые уже миновал и которыми насладился. Птицам же этим, с их щебетанием и пением воспламеняющих и ликующих песен, пора­зился я в уме своем: были ли это птицы или ангелы, Бог знает.

И опять появляется с севера другой сверхъестественный ветер, видом огненный, с сиянием, словно зарево на закате солнца. И ког­да он подул, мягко заволновались ослепительные те деревья. Дул же он, будоража спрятанный в деревьях аромат, так что я, став на­долго безмолвным, вкушал негу и прелесть этого сладчайшего бла­говония, исходившего от ветра. Был я, однако, в страхе из-за неве­роятности происходящего, недоумевая, как столь прекрасное мог­ло случиться со мною?

Наконец подоспел третий ветер. И когда внезапно наступила глу­бочайшая тишина, я немного продвинулся вперед, миновав ту реку. И как только я ступил на широкое то место, глядя на невыразимое богатство Вседержителя-Бога, в изобилии там собранное (я ведь и не знаю, как человеческими устами описать непостижимое богат­ство Господа); так вот, когда я, как уже сказал, приблизился к ши­рокому месту этого сада и вглядывался в Святая Святых, вдруг сно­ва подул весьма благоуханный ветер, будто бы с северной стороны, сладостный, как розы и лилии, а цветом - пурпурный, как фиал­ка. И качались эти растения, источая аромат, превосходящий миро и мускус, который проникал в сердце мое. И мнилось мне, будто очи мои - то ли телесные, то ли духовные, Господь знает. Каза­лось же мне, что был я там без плоти своей, ибо не было в теле моем ни веса, ни желания, ни другого чего-нибудь из того, что свойствен­но моей плоти: и поразила меня мысль, будто я оказался здесь без своего тела, а как - только Бог, Которому ведомы сердца, знает. И как только заволновалось необыкновенно множество этих расте­ний от дуновения четвертого ветра, издавая звуки и приятную мело­дию, снова поразительное благоухание и сладость проникли через ноздри в мои чувства. Так и стоял я, безмолвный, и невыразимое сияние пронизывало мой ум. Однако же, созерцая это, радовалось весьма и ликовало сердце мое и веселился дух мой. Когда же и четвертый ветер утих, я увидел великое диво: ведь за столь долгое вре­мя ни разу не являлась мне ночь, но радость и жизнь были со мною.

После этого напал на меня восторг и, лишившись речи, подумал я, что стою над небесной твердью; и какой-то одетый в плащ юно­ша, лицо которого сияло как солнце, прошел предо мною. Я же по­думал, что это был тот, кто похлопал меня по лицу, когда я умирал от холода, кто приказал своим помощникам поднять меня. И вот, когда он прошел передо мною, увидел я следующее: вот крест, боль­шой и красивый видом, и четыре завесы вокруг него, светящемуся облаку подобные, и две из них - сверкающие наподобие молнии, а две - белые как снег. А вокруг него выстроились певцы, краси­вые, статные и белые как свет, испускающие из очей огненные лучи. Песню же они исполняли во славу Распятого на кресте. И тогда облаченный в плащ юноша, который направлял меня, поцеловал крест, проходя мимо, и мне дал знак сделать это. И я, конечно, по­винуясь ему, пал ниц и поцеловал. И как раз когда я целовал этот драгоценный огонь, наполнился я медом духовным и благоухани­ем, которого не вдыхал никогда, даже в том саду. Подняв глаза свои, я вдруг увидел внизу под нами бездну моря, и дрожь охватила меня, и испугался я. Тогда я закричал ведущему меня и сказал: "О госпо­дин и проводник мой, смотри, ведь я иду как по облаку и, охвачен­ный страхом, ступаю легкими шагами, потому что боюсь упасть отсюда, если оно более не удержит меня, и я соскользну в находящие­ся под нами воды". Он же молвит: "Не бойся: еще выше мы должны подняться".

С этими словами он дает мне руку, и мы оказываемся над второй твердью. Видом она была белой как снег. И там же вижу я два крес­та, подобных нижнему, и при них свиту устрашающую, которая и у нижнего креста находилась. А воздух тех мест был огненный - от­дохновение для красивых юношей, бывших там. Поцеловали мы, конечно, в божественной любви и рвении также эти кресты, как и первый. Благоухание же их было неизъяснимое, словно божествен­ное, сильнее, чем радость и наслаждение от находящегося ниже. И вдруг смотрю я: се огнь, сжигающий все, что есть там! И, охва­ченный дрожью, опять стал я звать на помощь сопровождавшего меня; он же, дав мне руку, говорит: "Еще выше должны мы идти".

С этими словами поднялись мы оттуда и оказались над третьим небом. Не было оно похоже на небо в этом мире, но вместо крепкой тверди распростерло кожаный покров, словно золотой лист. Снова обнаружили мы в преддверии три креста, сверкающие будто мол­ния, величайшие и устрашающие весьма, еще более, чем те два и тот один. И сопровождавший меня набрался смелости, вошел в се­редину огня и пал ниц пред ними; я же, совершенно не имея сил для этого, отошел подальше и преклонил перед ними колени. Затем, пройдя достаточно, достигли мы второго полога, и я увидел, будто молния распростерлась в воздухе. Мы были подняты вверх и прошли далее, и внутри того полога оказалось многочисленное небес­ное воинство, прославляющее и возносящее хвалу Богу. Тогда про­шли мы и через то, что было там; и вот опять перед нами другой полог из тонкого полотна и пурпура неописуемого. Наконец при­были мы в самое прославленное место, и была там завеса, вызываю­щая величайший трепет, будто ослепительно-яркий и очень чистый янтарь. И словно огненная рука отвела ее в сторону и сделала так, чтобы мы прошли. А внутри нее было бесчисленное множество муд­рых и святых ангелов огненных, с глазами, сияющими ярче солн­ца. Они выстроились в определенном порядке и по чину на страш­ной той высоте, в соответствии со своей нематериальной величиной, держа в своих руках жезлы устрашающие: здесь легионы и там ле­гионы, которым нет числа. И вот говорит ведущий меня: "Погляди-ка: когда поднимется эта завеса, увидишь ты Сына Человеческого, сидящего одесную Отца; тогда, павши ниц, поклонись Ему, устреми к Нему все свои мысленные взоры и выслушай, что будет сказано тебе". И как только проводник посоветовал мне это, я взглянул на красоту полога и увидел: се, голубь огромный, сверху слетев, сел на завесе. И была голова его словно золото, грудь - из пурпура, кры­лья - светящиеся, будто пламя, ноги - алые, а из глаз его как будто бы лучи света исходили. Но, пока я всматривался в его прекрас­ный облик, он внезапно взлетел и устремился ввысь. А после того как был поднят и этот полог, я устремил взгляд в ту пугающую вы­соту, которая устрашила бы всякий ум и помысел, и узрел вселяю­щий трепет престол, висящий в воздухе безо всякой опоры. Пламя же от него исходило не такое, как наш огонь, но на вид белее снега. И восседал на престоле том Господь мой Иисус Христос, блиставший пурпуром и виссоном; но приглушивший свой блеск из снисхожде­ния к моей простоте. Я, конечно, взирал на величие и красоту Бого­человека так, как иной смотрит на солнце, когда, всходя на восто­ке, оно является в сверкании своих лучей. Но после того я более не мог видеть его ясно. Трижды я преклонял перед Ним колена и снова пытался подняться и узреть Его красоту, но, как я и говорил, охва­ченный дрожью радости и трепетом невыразимым, я больше не мог созерцать Его и всматриваться в огненное сияние Его безграничной силы и божественности. И явился голос от этого света, имеющий такой звук, что разрывался от него дивный воздух. И был голос ме­доточив, нежен и сладкозвучен. И вот, промолвил Он мне три слова, и я вник, и узнал, и возрадовался душой, как никогда. Затем, через некоторое время, Он рек другие три слова, и исполнилось божествен­ной радости сердце у меня, воспринявшего их. После этого в третий раз молвил Он мне другие три слова, которые приводили в трепет, так что те почтенные воинства ангелов вдруг закричали страшным криком: поразмыслив же над этим, понял я, что из-за того, что я там находился, они прокричали песнь мудрую и небывалую.

Выслушав эти священные и божественные слова, я спустился вниз точно таким же путем, каким и поднялся; и был я полностью самим собою, и стоял на том месте, откуда прежде был унесен. Не­мало поразмыслив над случившимся со мною - где я был и где очу­тился, - я изумился тому, как попал на просторы того божественного сада. Обозревая же находящееся там, я размышлял и говорил! "Есть ли тут кто другой или я один нахожусь здесь?" И ведь едва я подумал об этом, вижу: вот появилась в центре равнина, и не были на ней деревьев, однако это была очень красивая равнина, густо по­росшая травой и цветами лилий и роз. А источники на ней струи­лись молоком и медом, и величайшее благоухание от них исходило и сладость. И когда увидал я очарование этого места и зелень, пред­назначенную для отдыха, остановился в недоумении, дивясь боже­ственным чудесам и не поспевая от одного великолепия к другому. И вдруг вижу я мужа сияющего, одетого в хитон, словно в облако светящееся, и держащего крест. Оказавшись рядом со мной, молвил он: "Распятие Господа нашего Иисуса Христа с вами! Однако блаженны безумные, ибо многие из них пребывают в мудрости. И те­бе Бог определил здесь место, но пока возвращайся к мирским испы­таниям и мукам, туда, где тернии, и ехидны, и змеи, и гады ползу­чие. Диво же, однако, странное и невероятное: ведь никто, находясь во плоти, не прибывал сюда, кроме того, кто более всех потрудился для благой вести, и тебя, принявшего рог высшего смирения. Но я узнал, отчего с тобой случилось такое: из-за беспредельной нище­ты, из-за "пойди прочь, пес!", из-за унижения, а также потому, что ты пришел на ристалище владыки мира, обнаженный, юный, про­стодушный, и в единоборстве опрокинул сверху вниз его самого, да и трон его наземь низверг. Видел ли ты здесь чудеса, приводящие в трепет? Постиг ли истинное воздаяние праведникам? Познал ли сад Христов? Знаю я, знаю, что ты узрел и затрепетал. Каким видится тебе этот бренный мир в сравнении с тем, что там? Что ты скажешь? Зришь ли ты великолепие? Знаешь ли, какой радости хотят лишить себя грешники? Кто явил им славу и добро?" Говоря мне это, он радовался, глядя на меня, и веселился. И тогда снова молвил мне: "Гос­пожа наша светозарная, царица небесных сил и Богородица не пре­бывает сейчас здесь, ибо она находится в том бренном мире ради поддержки и помощи тем, кто призывает Сына ее единородного, и Слово Божие, и ее всесвятое имя. Следовало бы показать тебе ее местопребывание, блистающее и неописуемое, но время не позволяет, дорогой друг: ведь тебе нужно возвращаться туда, откуда ты при­шел, ибо так повелел Владыка". Когда он говорил мне это, я словно бы погрузился в сон и, проспав будто бы целую ночь, с вечера до утра, обнаружил себя здесь, как видишь. Вот теперь, о возлюблен­ный брат и друг мой во Христе, возрадуйся, и давай неустанно бо­роться, чтобы спастись".

Поведав мне об этом, блаженный Андрей вверг мою душу в ду­ховное исступление. И пока он говорил мне это, можно было видеть диво ошеломляющее и невероятное: словно бы благоуханные цветы роз и лилий были вокруг нас; но я думаю, что это святые ангелы находились в божественном общении с праведником. Я тогда горя­чо умолял его открыть мне одно слово из того, что было сказано ему Господом, но не убедил его, и оно останется в его блаженной душе и у Господа.

После того как мы таким вот образом всю ночь духовно наслаж­дались благами Господа, с наступлением утра вышел он, держа свой путь к портикам, и в борении совершал то, что было у него в обычае. С тех самых пор он проводил все ночи без сна, непрестанно творя славословие Богу. В течение всего дня он крутился среди толпы, но лучше сказать, проходил испытание среди огня. Он притворялся пьяным, толкал других, и его толкали в ответ, путался в ногах у про­хожих, и одни его колотили, другие топтали ногами, а третьи дерз­ко избивали палками. Иные истязали его палкой по голове, а дру­гие - волоча за волосы, били по шее, третьи же - бросив его на зем­лю, связав ему веревкой ноги, тащили через всю площадь, ни Бога не страшась, ни сочувствия не имея к собрату, как некоторые хрис­тиане. Святой же терпел все это в надежде, уготованной для правед­ников.

12.

Подлый демон, обуреваемый завистью, будучи не в силах что-либо сделать, обратился в состарившуюся женщину и сел на доро­ге, стеная и приговаривая: "Горе мне, бедной старухе! Сколько ужас­ного и злого сделал мне этот сумасшедший! Какой гнусный демон подстрекает его против меня? Ведь он уже сотворил мне много бед, и нет покоя в моей жизни. Что же, в самом деле, мне делать, бедной нездешней несчастной вдове, с тех пор как этот тронутый захватил власть надо мною?" И некоторые, видя, как она рвет на себе седины со слезами и громкими воплями, спрашивали, выказывая сочув­ствие к ней, из-за чего она сидит здесь и горестно стонет. Она же им отвечала: "Будьте милостивы ко мне, жители этого города! Я чужая живущим здесь; из-за приключившейся со мной тяжбы я ушла из дому и оказалась здесь. И вот, придя в театр, как обычно, я заняла свое место; но с наступлением позднего вечера какой-то бес и ума­лишенный, проходя мимо, отнял у меня часть моего скарба и сбе­жал. На следующую ночь он появился снова и, отобрав таким же образом другую часть, удрал. Когда же он пришел в третий раз и был схвачен мною, то, бросив тяжелый мешок награбленного, во­лоча меня во все стороны, он стал выдирать мои седины, истязал меня, топча ногами мои внутренности, и кулаком выбил мои дряхлые зубы. Скажите, граждане, что же мне сделать, чтобы отобрать у него мое имущество?" И пока демон вопил об этом, одни, услыхав о бес­новатом и сумасшедшем, быстро уходили оттуда, другие же го­ворили: "Дай нам награду, пойдем с нами, и мы покажем его тебе". А тем временем, пока все ее расспрашивали и она оправдывалась, блаженный Андрей был неподалеку оттуда, выполняя данное ему Богом задание. Он-то знал характер лукавого демона и, пустившись бегом оттуда, где он находился, явился в то место. Он нашел демона сидящим в обличий старухи, те же, которые задавали ей вопросы, уже ушли. Тогда праведник, будто проходя мимо, взглянул на нее суровым взглядом и сказал: "Рыдай и оплакивай, низкая, неисто­вая, отвратительная и мрачная старуха, бремя грехов твоих от века! Пускай в ход свою ворожбу, чуждающаяся Бога и святых". И ска­зав это, он взглянул на землю, схватил кусок глины и, придав ей форму камня, метнул в бесстыдное ее лицо и при этом дохнул на нее крестообразно. И тотчас, отбросив видимость человеческого обли­ка, став огромной змеей, она вползла в дом какой-то женщины. А женщина увидела зверя и, охваченная дрожью, выбежала за пре­делы дома. Она позвала соседей, чтобы убить змею, и многие кину­лись обыскивать жилище, но ничего не смогли обнаружить: ведь зловредный демон, сменив обличье змеи на собственное, сбежал.

А блаженный Андрей совершал свой обычный путь. На обрат­ной дороге, творя безобидные шалости, встречает он прекраснейшего юношу Епифания, о котором выше был рассказ. Был же отрок сей встревожен происками дьявола. Святой, конечно, облобызал его, и, взявшись за руки, они пошли искать спокойное место, чтобы там сесть. И пока они шли, праведник говорил Епифанию: "Ты только посмотри на этого пропащего демона: когда хочет, он делается ста­рухой, и когда хочет, превращается в эфиопа, одетого в черный! плащ; попадается он и на пути самого дорогого моего сына, бранит­ся и угрожает ему!" Услышав это, Епифаний изумился: ведь под­лый дьявол, извечный враг рода человеческого, лишь незадолго до этого встретился ему в облике арабского купца и осыпал угрозами, видя добродетельное его поведение, ибо Епифаний противостоял ему в плотских наслаждениях, борясь, соблюдая пост и воздерживаясь от всего того, что было ему противно. А был он восемнадцати лет, и жил так, как приятно и угодно Богу. Также был этот юноша очень красив видом, стыдлив, приветлив, очень мягок, в общении слад­коречив: ведь когда он участвовал в беседе и толковал божествен­ные слова, все преуспевшие в мудрости поражались его понятливо­сти и ответам, и некоторые вели с ним ученые разговоры о бого­словии, и догматах, и вопросах смерти и высшего смирения, а он скромно отвечал на вопросы, разрешая каждый их них. Я же пове­даю вам о нем одну историю, а затем также напишу о той угрозе, которой сатана устрашал его.

13.[4]

Итак, однажды сидел он за родительским столом и с ним какие-то так называемые философы, друзья его родителей, которые хотя и желали начать с ним разговор, но боялись, ибо он презирал неразумных. Ведь они знали, что он известен своей мудростью как в обсуждении, так и в ответах на вопросы. Наконец, один из них говорит остальным: "Насколько родитель-Отец и рожденный Сын, будучи одной природы, являются единосущными и в приказаниях, и в указаниях?" Другой ответил: "Настолько, насколько мыслящая часть разума взаимодействует с другой частью ради управления чле­нами тела". "Это возможный ответ на данный вопрос, твоя мысль ясна; но как же дух между ними?" "Подобно тому как знание ума и зрение разума умеют взаимодействовать для вечного вдохнове­ния". Другой же, одобрив его, сказал со своей стороны: "Твое ре­шение задач очевидно. Однако, господин Епифаний, скажи нам и ты, каковы у тебя ответы на те же самые вопросы? Да-да, пожалуй­ста, пусть язык твой изречет это". Епифаний ответил: "Для меня ваш вопрос подобен суду, ибо вы решили устроить испытание бед­ному щенку. Однако и ваш <покорный> слуга мог бы один раз явить велеречивость". Они же сказали: "И для нас приятно, о дражайший, что ты оделишь нас каким-нибудь речением от своей мудрости". Епифаний ответил: "В свете, движении, желаниях и сущности Отец и Сын - как оба глаза в движении и освещении". Тогда один из них сказал: "А как меж ними Дух?" Епифаний в ответ: "Подобно тому как постигаемое с помощью зрения для обоих глаз едино". Другой сказал: "Твое слово, по-нашему, содержит намек на сказанное свя­тым Афанасием", Епифаний ответил: "Если вам понравится, я по­ясню это с помощью примера: как губы и язык взаимодействуют в речи и связаны друг с другом в произнесении звука, так и Отец, Сын и Дух Святой, ибо Отец - ум, Сын - слово, а Дух - это пронизы­вающее их обоих свободное дыхание и свечение, тончайшее и нахо­дящееся на вершине полноты. Однако скажем об этом и по-друго­му: солнце - Отец, луч солнца- Сын, яркое огненное сияние - Дух-утешитель. Взгляните на являющуюся в трех ипостасях, изна­чально единую сущность и удивитесь: луч солнца - это Отец, образ Отца - солнце, тепло луча - всесвятой Дух. И солнце никогда не покидает небо и землю, но, словно сына, посылает свои лучи к тем, кто на земле, чтобы согревать, благодетельствовать и давать тепло роду человеческому. Давайте же, наконец, взглянем и на самый хлеб, который едим ежедневно: ведь от муки, воды и огня он приоб­ретает тождество самому себе и распознается как единое, хотя сам состоит из трех ипостасей. Таким вот образом следует постигать еди­ную божественность, состоящую из трех ипостасей". Услышав это, философы не могли взглянуть юноше в глаза - так были они поражены его мудростью и глубиной, и даже не закончили спор, опаса­ясь встречных вопросов с его стороны.

14.

Как было сказано выше, Епифаний, держа за руку блажен­ного Андрея, искал вместе с ним подходящее место, чтобы сесть, а встречные люди, осуждая Епифания, говорили: "Не щадишь ту своей молодости, отрок, перестань общаться и разгуливать с этиад сумасшедшим и юродивым, чтобы лукавый не позавидовал твоей цветущей красоте и, влюбившись в тебя, не сбил с пути. Ведь до­вольно у злобного врага уловок". А любезный Богу юноша отвечал им: "Братья и отцы! Прежде чем этот недуг случился с ним, он был мне очень близким другом, и любовь, которую мы питали друг к дру­гу, была несравненной. И вот теперь, когда он столько вытерпел, разве не подобает, чтобы я заботился о нем и жалел его? Ибо написа­но по поводу уз дружбы: "Кто имеет любовь большую, чем та, чтобы положить душу свою за друзей своих?"". Вот что отвечал он гово­рившим ему такое, ибо он дал праведнику клятвенное обещание не открывать его жизнь и деяния никому, кроме отроков, любящих его.

Отыскав место, они сели, и Епифаний рассказал, как встретился ему на пути, вблизи Форума Быка, сатана, принявший облик седо­го старика-араба с дикими глазами, облаченный в черный плащ и сандалии кирпичного цвета. "И вот, встретив меня среди прохо­жих, - говорит Епифаний, - он закричал: "Не ты ли тот Епифа­ний, сын Иоанна, о котором люди говорят, будто он растоптал дья­вола? Лицемер, ты передо мною! Я сплету для тебя сеть, вырою яму и поймаю тебя. Уж я попотчую тебя за то, что действовал супротив меня!" Пока лукавый болтал все это, а я пребывал в растерянности от его слов и угроз, поразился я, отчего случилось со мной такое?! Ведь я даже не знаю, кто он, налагающий на меня кару, пугающий и угрожающий, незнакомый мне и не виденный мною. Пока я находился в недоумении и обдумывал это, смятение меня охватило и бес­покойство невыносимое, но, когда я пришел сюда и увидал твою свя­тость, праведность твоя обнажила предо мною все в истинном виде". Святой сказал: "Тот араб, о дитя, был сотник в войске демонов. Он дерзок в войне против тех, кто сражается за Бога, и, склоняя их души к беспутству, он совращает их к постыдным желаниям и возбужде­нию. Вот почему я прошу тебя, дитя: будь внимателен к себе, будь сведущ в его уловках, смотри же, будь бдителен во всем, посколь­ку ты мягок и нежен, и этот гордец сходит с ума из-за тебя: ведь ты посвятил себя Богу. Он же завидует твоему уму, мягкости, чистоте, мудрости, непорочности и поэтому беснуется, проклятый, сходя с ума по тебе, так как ты от всего своего сердца любишь Бога и его свя­тых, проливших кровь ради Него. Выслушай, как надлежит тебе тщательно следить за его лукавством и злонамеренностью: совершая путь в страхе и истине, укрощая свое тело с помощью поста, облачись, как в плащ, в смирение и в молитвах сияй от радости. Сохраняй все телесные ощущения чистыми и незапятнанными, ибо тщится лукавый сокрушить твое сердце и сделать тебя рабом пороч­ности, спеша приговорить тебя к геенне огненной. Ведь совершаю­щий грех есть раб греха. А у каждого из двух поприщ есть началь­ник: у праведности - Господь, а у греховности - дьявол. Ты же, о возлюбленное дитя, стань преданным служителем праведности Господа Иисуса Христа, и будет беречь тебя Господь и охранять Все­вышний, и помощь Его будет вокруг тебя, и Он прикажет ангелам своим хранить тебя на всех путях твоих. Итак, будь храбрым и не бойся, и пусть не робеет сердце твое, призывая Господа Бога". Слу­шая это, Епифаний рыдал, проливая из глаз своих потоки слез, по­хожих на жемчуг, орошая драгоценное свое лицо, ибо крайнее вол­нение охватило его, когда он слушал то великолепное наставление и сладостное поучение. При этом все, что сообщил ему праведник, он говорил, шепча ему на ухо, пока они сидели в скрытом месте. И вот, когда было сказано все необходимое, они поцеловали друг дру­га святым поцелуем и разошлись: праведник удалился, дабы вы­смеивать этот мир, а Епифаний направился к своему дому.

15.

А теперь я хочу поведать вашей благосклонности и другое чудо, которое произошло с любезным Богу отроком Епифанием, да будет Господь наш Иисус Христос свидетелем его благодеяний. Так вот, этот любезный Богу юноша постился в соответствии со своими правилами, проводя по обычаю первую неделю Великого поста без пищи и питья, и, причастившись после этого таинств Христа, затем с помощью хлеба, воды и кое-каких бобов поддерживал телесные силы. И вот во время одного Великого поста, завершив в воздержа­нии вышеназванную неделю, он, в ожидании часа божественной литургии, собственноручно в своей комнате варил бобы, называе­мые "орофасулон", не позволяя никому из слуг прикасаться к ним. А поскольку в то время стояли холода, он подбросил в печь углей для тепла. Так он и сидел, наклонившись к теплу, пока варились бобы, как вдруг прозвучал сигнал к девятичасовой молитве, и он поднялся и отправился в церковь, никому не приказав позаботить­ся о своей похлебке. И вот когда он пришел в церковь и, стоя там, устремлял все свои помыслы к Богу, проклятый демон, постоянно одолевающий людской ум нечестивыми мыслями, обрушился на юношу с мыслями об отступничестве, чтобы под предлогом заботы о приготовлении похлебки выгнать его из церкви до окончания службы. И начинает он вплетать ему в ум следующее: "Смотри, ты страдал целую неделю, не притрагиваясь к еде или питью, ты был во всем непреклонен, подвергал себя столь большому напряжению, что падал в обморок от жара, вызываемого жаждой. И вот когда тебе нужно было позаботиться о своей простой пище, ты ушел, бросил ее и никому не отдал распоряжений о ней. Поэтому пойди-ка посмотри, может, ты уже все спалил, и кругом воняет гарью. Не сбежит же цер­ковь отсюда, пока ты исполняешь полагающееся тебе по обычаю". Хотя шарлатан и внушал ему это и иное что-то, еще более дерзкое, любезный Богу юноша разгадал уловки лукавого и ответил так на его наущения: "Есть Бог, который позаботится о моем пропитании: ведь Он тот, кто дает пищу всякой плоти, и защитник моей жиз­ни". Сказав так в уме и в мыслях гнусному завистнику и осенив себя крестом, он остался там до конца службы. И вот, вернувшись в свой дом, он обнаружил, что все были поражены сладчайшим аро­матом, который витал в этом месте, все находились в недоумении, не зная, откуда он происходит, и говорили о нем Епифанию как с чем-то невероятном и великом: "Иди сюда, господин, и вдохни не­сравненный аромат, хотя никому неведомо, откуда он исходит". И когда Епифаний подошел ближе, он и сам уловил удивительное благоухание и поразился чуду. Тогда, войдя в свою комнату, где была жаровня, наполненная углями, и окинув ее взглядом, он уви­дел прекрасного видом юношу дивного роста, с лицом, сиявшим ярче солнца, облаченного в одеяние, приличествующее божеству. Тут Епифаний, изумленный увиденным, вгляделся в его лицо: и было оно то как снег, то как огонь сверкающий; правая же рука его была открыта, и стоял он, хлопоча у жаровни, со светлокудрой головой, с волосами, на вид будто золотыми. И пока Епифаний безмолвно сто­ял, дивясь его виду, милый тот повар, отведав супа, как если бы он снял пробу с кушанья, и вынув из-за пазухи маленький мешочек, взял тремя пальцами приправу и крестообразно высыпал в горшок, а затем неприкрытую свою руку накрыл плащом. Поглядев на Епифания и улыбнувшись, он внезапно обрел крылья, поднялся от зем­ли и улетел в небо. А Епифаний, близкий к обмороку и потрясен­ный увиденным, был изумлен в душе. Он обратился на восток, про­стер свои руки и, обливаясь слезами, стал говорить: "О Господь мой! Кто я, ничтожнейший, что послал Ты мне на помощь ангела свое­го? Благодарю Тебя, Господи, за Твое человеколюбие и за великое Твое милосердие, ибо Ты воззвал ко мне, поддерживаешь меня Сво­ей божественной силой и считаешь меня одним из любящих Тебя. Благодарю Тебя, о добрый и жизнетворный мой покровитель, пеку­щийся о моем спасении!"

С трепещущим сердцем высказав все это Богу, он отправился посмотреть, какое ему кушанье приготовил тот, кто явился к нему. И нашел он, что имеет оно аромат, который кто-нибудь, пожалуй, счел бы невозможным на земле. Тогда, весьма удивившись этом> делу и благодаря Господа, он произнес: "Слава тебе, высокочтимый Господь, в Троице воспеваемый и почитаемый, что ценишь по спра­ведливости несчастные труды моей скромной юности и ободряешь несравненными своими благодеяниями мою ничтожность, посчитав меня достойным вкусить от меда Твоей доброты. Благодарю Тебя. Вседержителя, и славлю Тебя, сострадающего, и не отступлюсь от Тебя вплоть до моего последнего вздоха!" Помолившись так и взяв немного бобов, он поел и, охваченный безграничным блаженством, ощутил внезапный переход всех чувств своих в боговдохновенное состояние, так что был изумлен неожиданным превращением и изменением своей души. Но благодаря этому чуду он еще более воспламенился любовью к Господу и святым и все время проявлял еще большую преданность.

16.

И вот однажды он встал и отправился в церковь, дабы совер­шить молитву; а когда шествие завершилось, он вернулся к себе и сел перед воротами родительского дома, причем и отец его был там. И когда по дороге, ведущей вдоль улицы, проходил блаженный Ан­дрей, проделывая то, что было у него в обычае, Епифаний увидал его и, движимый дружеским сочувствием, захотел ввести его в свой дом. Однако он не знал, как представить этого своего знакомого отцу, находившемуся в доме, и, сделав вид, будто он не знает Андрея, го­ворит отцу своему: "Господин отец мой! Видишь ли ты того челове­ка, как он ходит туда и сюда с голым телом? Мне кажется, что хоть он и сошел с ума из-за козней врага рода человеческого, однако, гос­подин отец мой, - да не узришь ты смерти своего милого сына Епифания! - давай введем его в наш дом и с помощью Господа, почтив­шего и сделавшего тебя богатым, дадим ему пищи от тех благ, которые даровал нам Бог, и напоим вином во искупление наших душ - ведь это и должны мы найти в Царстве Божием". Отец же его, воо­душевившись и обрадовавшись, поцеловал его и сказал: "О миро моей души и свет очей моих, нужно ли тебе спрашивать меня о та­ком деле? Ступай и делай, как ты предлагаешь, ибо все мое - твое". Епифаний ответил: "Да, отец, знаю и я, но написано: "Сын, поучающий отца, да погибнет, и там, где за дело возьмется отец, вся­кое сыновнее предприятие разрушится"". Слушая это, отец радо­вался благоразумию, проявляемому даже в ответах сына. А Епи­фаний быстро побежал за святым, догнал его далеко от дома и по­вел, держа за руку, к себе. И вот когда они приблизились к воротам, но отца там не оказалось, блаженный Андрей отказался войти в них, а сел снаружи. Тогда соседи Епифания и прохожие, завидя обна­женного и безумного человека, стали собираться к нему, и одни при­читали со стонами, проклиная дьявола, что такого человека он по­губил, лишив рассудка, другие давали ему мелкие монеты, третьи - вино; он же, по своему обычаю, всех прогонял прочь.

17.

И вот пока он сидел на земле у ворот, пришел какой-то юноша-евнух, бывший слугою одного знатного господина. Лицом он был подобен розе, с телом, белым как снег, статный, светловолосый, обладающий необычайной мягкостью, издалека благоухающий мус­кусом. Поскольку Епифаний вырос вместе с ним и был его другом, была у них друг к другу большая привязанность. И вот тот евнух принес с собою финики - около тридцати штук. Увидев же святого с обнаженным телом, он заволновался и стал спрашивать у Епифания, говоря при этом: "Дражайший и возлюбленный мой Епифаний! в самом деле, этот человек, и ради чего он ходит голый, когда зима и холод невыносимый, а он выглядит так, как потерпевшие море кораблекрушение?" Епифаний же ответил ему: "Милый брат, не знаю, что и сказать тебе о его наружности, ибо разум его находится в плену у лукавого, и он бродит кругом, словно одержимый безумный. Однако все люди такого рода разрывают свои хитоны, бегают, ничего не чувствуя". А сказал он это, не желая открывать подвиг святого. Услыхав такое, евнух замолчал и все финики, которые у него были, отдал блаженному, жалея его, как бедного челове­ка, и сказал: "Прими пока вот это, поскольку здесь у меня ничего другого нет". Святой же, очами разума своего угадав деяния его души, грозным взором поглядел на него и промолвил: "Юродивые не едят даров колофонии". А евнух, не понявший сказанного, го­ворит ему: "О воистину лишенный рассудка! Неужели, посмотрев на финики, ты решил, что они колофонские?" Молвил ему бла­женный: "Уходи, обманщик, в спальню своего господина и преда­вайся вместе с ним содомскому недугу, и он даст тебе и других фи­ников. О несчастный, не видящий лучей Царствия Небесного, не осознающий суровости и жестокости геенны! Неужели не стыдишь­ся ты даже ангела, сопровождающего тебя, как христианина? Что же должно произойти с тобой, нечистый, прячущийся по углам и делающий то, что не должно делать, чего не делают ни собаки, ни свиньи, ни твари ползучие, ни змеи? Почему ты, о достойный про­клятия, творишь это? Горе твоей юности, которую изувечил сатана и которую сбросил с яростью и безграничной дерзостью на ужасное дно ада! Смотри, не иди же дальше, чтобы когда-нибудь божество не обошлось с тобой по справедливости, испепелив тебя здесь уда­ром молнии, а там - геенной огненной". Услышав это, евнух за­дрожал, лицо его стало, будто огонь, и устыдился он великим сты­дом. Говорит ему Епифаний: "Что с тобою случилось, господин мой? Чего ты устыдился? Ведь говорил я тебе, что он безумен, и, если что ему взбредет в голову, он то и болтает. И все же, возлюбленный мой во Христе, если ты знаешь за собой что-нибудь из того, что он ска­зал тебе, то иди и исправляй себя, и не сердись на его слова: ведь ты молод, а сатана злобен и понуждает нас совершить грех не иначе как затем, чтобы сделать нас своим утешением в огне геенны".

Выслушав это, евнух удалился, а достойный Епифаний, позвав святого, пошел с ним в свою комнату, и, найдя там стол, они сели возрадовались дарам Божьим. А после того как они насытились"! Епифаний сказал блаженному: "Почему, досточтимый господин, так строго изобличил ты моего друга?" Ответил ему блаженный "Из-за того, что он друг твой и доро