Отец Павел, мой старый учитель и духовник, принадлежал к
числу тех боголюбцев, что в послевоенные годы сошлись в лавру
преподобного Сергия. Батюшка был принят в число братии в самом начале
пятидесятых, а подвизался с монахами, принявшими постриг ещё до
революции.
Человек по природе немногословный, внешне кажущийся
суровым, отец архимандрит совершенно менялся, когда начинал рассказывать
о чём-нибудь из того времени. Корю себя, почему я тогда ничего не записал? Конечно, многое забылось, но кое-что я всё-таки помню.
«Среди братии подвизались у нас и очень старые монахи, хотя,
наверно правильнее будет сказать, не старые, а духовно опытные.
Подвижники, вошедшие в высокую меру, отличаются от остальных. Человеку, с
ними незнакомому, они могут показаться даже какими-то странными, обычные нормальные люди так себя не ведут.
Например, был у нас отец Мефодий большой любитель и знаток «Добротолюбия», с этой
книгой он практически никогда не расставался. Куда ни направляется,
книга у него всегда под мышкой. Чуть выдалась свободная минутка,
глядишь, он уже книжку свою листает. Попросишь его почитать из
наставлений древних подвижников, а он радуется, что кому-то это интересно, и готов рассказывать о них тебе часами.
Прознали про нашего отца Мефодия семинаристы. Периодически им
давались задания на предмет исследования писаний авторов «Добротолюбия».
Чтобы такую курсовую написать, всю книгу перевернуть придётся, а
студенты — они в семинарии студенты. Кто-то им посоветовал обратиться к нашему батюшке Мефодию. Тот счастлив, люди хотят знать о практике монашеского делания.
photosight.ru. Фото: arhi_wood
Всё свободное время отец Мефодий щедро делился своими знаниями с
молодыми людьми, давал им ссылки, подсовывал авторов. Так все задания за
них и переделал. Один хитрец напишет, потом другому по эстафете батюшку
передаёт, а тот как ребёнок.
Узнал об этом
наместник. Вызвал отца Мефодия и строго настрого запретил тому общаться
со студентами. Те, хоть и прослышали о запрете, а всё продолжали
умолять батюшку о помощи. Куда тому деваться, вот и посмел ослушаться
грозного отца архимандрита.
Но, как говориться, «Бог шельму метит». Возвращаясь из студенческого
общежития в келии, отец ослушник со своей книгой попадается прямо
навстречу начальнику. Попался и сразу бух тому в ноги: «Прости, батюшка,
нарушил я твой запрет». Отец наместник распалился не на шутку, не
удержался и назвал нарушителя «гадом». Ах, мол, гад ты этакий! Но
простил.
В тот же вечер встречаю отца Мефодия, спешащего в храм на
службу. Обращаюсь к нему, как обычно по имени. А тот мне в ответ:
«Простите, батюшка, только с сегодняшнего дня моё имя «отец Гад», это меня так отец наместник переименовал, наверно в честь ветхозаветного пророка Гада.
Вот святой человек, даже мысли такой не допустил, что начальствующий мог его в сердцах как-то обозвать, решил, что теперь у него новое имя. Это какая же простота!
В монастырском корпусе недалеко от моей располагалась келья
архимандрита Симеона. В лавру он поступил ещё ребёнком в самом начале
века. Его отец, овдовев, решил уйти в монастырь, а у самого двое детей,
мальчик семи лет и девочка — пяти. Недолго думая, посадил он их в
тележку и развёз по монастырям. Так будущий отец Симеон и стал
воспитанником монастырского приюта, а потом плавно перетёк и в число монастырской братии.
Имей бы он семью, родителей, может, и жизнь бы его по-другому
сложилась, а так, куда ещё было идти? А идти хотелось. Потому, узнав о
начале войны с германцами, молодой послушник загорелся желанием пойти на
войну. Поначалу он было пытался получить благословение отца наместника
отправиться воевать, но тот в ответ на его просьбу только руками
замахал. Выхода не оставалось, как только бежать.
В первой же атаке, в которой монаху-добровольцу
пришлось участвовать, его сильно контузило, он потерял сознание и
пришёл в себя только в госпитале. Отца Симеона комиссовали и отправили
назад в монастырь. Вернувшись в лавру, он искренне покаялся в
непослушании. Наместник, человек мудрый, простил нарушителя и вновь
принял его в число братии.
Жизнь вернулась в своё привычное русло, только воспоминания о той
страшной атаке преследовали батюшку постоянно. Во сне он видел себя с
винтовкой наперевес среди других солдат и точно таких же солдат —
германцев, бегущих им навстречу. Разрывы артиллерийских зарядов и
парящие в воздухе оторванные головы, руки, ноги в солдатских обмотках.
И всю жизнь, уже став стариком, продолжал молиться о мире, а самым
большим злом на земле считал войну. Всем сердцем он поддерживал
деятельность Советского комитета защиты мира, и деньги, что попадали ему
в руки, отправлял на его счёт.
Была у него одна странность, кто-то
принимал её за чудачество, и всё же. Отец Симеон считал, что во время
выборов его бюллетень должен непременно первым попасть в урну для
голосования. Потому в шесть часов утра он уже появлялся у дверей
избирательного участка, куда были приписаны и монахи, живущие в
монастыре. Быстро проголосовав, батюшка доставал из кармана подрясника
сколько-то денег и клал на стол перед членами избирательной комиссии:
- А это, — указывал он на деньги, — на дело мира.
Ребята из комиссии, наши же семинаристы, звонили отцу эконому и спрашивали:
- Батюшка, отец Семеон дал нам денег на «дело мира», что нам с ними делать?
- Выполнять благословение, — шутил отец эконом, — купите себе что-нибудь к обеду и мирно покушайте.
Даже в дни праздников, когда уставом за трапезой полагалось вино,
отец Симеон мог встать и предложить тост «за мир во всём мире»:
– Отцы, страшное это дело, война, станем молиться, чтобы Бог хранил наше отечество.
Старенький отец Симеон слыл опытным духовником, потому я ходил к нему
на исповедь. Однажды прихожу каяться, встал на колени. Батюшка
открывает требник читать слова чина исповеди, и у него из книжки
выпадает листок бумаги. Он парит в воздухе и ложится прямо передо мной.
Конечно, нескромно читать чужие бумаги, но я не удержался и взглянул.
Передо мной лежала телеграмма. В ней на куске телетайпной ленты было
напечатано: «г. М. архимандриту Симеону. Сердечно благодарю за помощь
фронту. И. Сталин».
Отец архимандрит смутившись, быстро положил телеграмму назад в требник:
- Прочитал?
Удивлён, наверное? Ладно, чтобы тебе не изнывать от любопытства,
расскажу, как я её получил. После закрытия лавры я служил на севере в
М., был настоятелем и одновременно единственным служащим священником. К
нам тогда ссылали множество отцов, но официальное разрешение от властей
на совершение треб имелась только у меня. Помолиться в алтаре приходили и
ссыльные владыки. Иногда во время службы возле престола стояло с
десяток архиереев, а воздевать руки мог только я один. Очень это было тяжелое время.
Батюшка рассказывал как он старался молиться и везде успевать, ведь
за ним, единственным тогда легально служащим священником, стояла
огромная паства. Одного только не хватало отцу Симеону: он никогда не
проповедовал. Боялся, как он говорил, своего скудоумия и не решался
наставлять тех, кого считал выше себя. И в одну из ночей во сне он
увидел Пресвятую Деву, Она и укорила его в том, что он всегда молчит.
– Что же мне делать, Матушка, не способен я слово говорить.
- Тогда бери написанные проповеди и читай.
- Кого же мне читать, Матушка? И в ответ Пресвятая назвала ему имя автора одного из сборников проповедей. Этой книги у него, как раз-то,
и не было. Утром в храме он рассказал псаломщику о своём сне, а тот
отвечает: «Есть у меня такой сборник», — и вечером принёс его отцу
Симеону.
- С
тех пор я на каждой службе стал читать очередное краткое поучение
известного проповедника. Вы бы видели, как плакали люди от его
незамысловатых слов.
Не было в лавре другого такого любителя проповедовать, как отец
Симеон; даже если он сам не говорил с амвона, так обязательно приходил
послушать других. Не пропускал и учебных студенческих проповедей. Все
уже устанут и разойдутся, а батюшка всё будет тихонечко стоять где-то поодаль и слушать».
Мой знакомый священник, в те годы, будучи учащимся семинарии, в
один из таких дней слушал поучение отца Симеона. Молодёжь любила
пообщаться со старым монахом. Неожиданно он повернулся к моему знакомому
и сказал остальным: «Позвольте представить, перед вами будущий ректор N-ской семинарии».
Какой ректор, какой семинарии? Семидесятые годы, Церкви
дозволялось существовать в строго очерченных границах отведённого для
неё гетто. И вдруг N-ская семинария, которая тогда не могла существовать ни при каких условиях. Ребята посмеялись над шуткой старика. Только теперь этот батюшка действительно, вот уже много лет несёт послушание ректора N-ской семинарии.
Года три назад его пригласили в Швейцарию выступить на христианском
конгрессе. Католикам и протестантам хотелось услышать историю подвига
оптинских старцев. А потом, когда ему задали вопрос, сталкивался ли он в
своей жизни с подвижниками такого уровня? Батюшка и рассказал об
архимандрите Симеоне.
А тот, как началась война с немцами, сразу объявил о начале
сбора пожертвований. Причём не только в своём храме, но по всему М. и
окрестным поселениям. Много ездил, просил жертвовать, и люди отзывались.
За короткий срок батюшка набрал два мешка денег крупными купюрами. Надо
как-то
в Москву переправлять, а кому такую сумму доверишь? Время военное, а
деньги неучтённые. Вот и решился отец Симеон сам ехать в столицу.
photosight.ru. Фото: Михаил Глаголев (Mikchael)
Не знаю, как уж он там добирался, но представить могу. 1941
год, немец стремительно приближается к Москве. Идущие на фронт эшелоны с
солдатами, а назад – бесконечные составы с беженцами. И среди этого бескрайнего человеческого моря маленькая фигурка немолодого уже человека в рясе с крестом и двумя большими мешками в руках.
- Куда ты, отец? Что дома-то не сидится?
- В Москву еду к товарищу Сталину, народ пожертвования собрал, надо фронту помочь.
Таким образом батюшка добрался до Москвы и пришёл в Кремль. Правда, к
самому товарищу Сталину его не пропустили, но деньги приняли и выдали
расписку в получении за печатью ответственного финработника. А
вернувшись в М., отец настоятель вскоре и получил благодарственное
письмо за подписью верховного главнокомандующего.
Но самое необычное воспоминание, из всего того, что связано в моей памяти с отцом Симеоном, случилось во время посещения лавры «чёрным папой», главой орден иезуитов, посетившего Советский Союз в 19.. году.
Конечно, отец Павел называл мне и год, и даже вспоминал имя того чёрного папы, но я, увы, не удосужился записать.
«В лавру свозили всех гостей, посещавших Москву, особенно тех, кто имел хоть какое-то отношение к церкви. Привезли и генерала ордена иезуитов. Небольшого роста в чёрной сутане, всё время своего посещения он ходил, сцепив пальцы за спиной, и взглядом уткнувшись в землю.
То ли ему было откровенно скучно, то ли таким видимым образом он
выражал своё снисходительное отношение к возрасту наших святынь.
Попробуй удивить пятнадцатым веком того, кто каждый день из окошка
своего кабинета смотрит на развалины Колизея.
- Перед вами церковь преподобного Сергия с Трапезной палатой, построенная в семнадцатом веке.
Гость, поджав губы, мельком бросает взгляд в сторону храма и снова смотрит в землю.
- Рядом
– знаменитая колокольня, возведённая по проекту князя Ухтомского,
высота восемьдесят восемь метров, что на шесть метров выше колокольни
Ивана Великого в Москве.
В глазах иностранного гостя никакого интереса, хотя было заметно, как
внимательно он всматривается в лица, попадавшихся им навстречу монахов.
Неожиданно иезуит остановился. Боковым зрением он
заприметил, идущего по соседней дорожке отца Симеона, и принялся поедать
того глазами. Отец Симеон почувствовал к себе внимание человека в
незнакомом ему облачении, хотя, конечно, его ответный интерес был вызван
вовсе не облачением: слишком часто бывали в лавре официальные
делегации, и все к этому привыкли. Просто в глазах странного гостя было что-то такое, мимо чего не смог пройти старый монах.
Они стояли молча и внимательно вглядывались один в другого. Потом
одновременно сделали шаг навстречу, потом ещё шаг, и вот два совершенно
незнакомых не говорящих на одном языке человека, широко расставив руки,
побежали друг к другу и обнялись. Как сияли их глаза, сколько в них было
радости и взаимной любви!
Стало понятно, что ходил и искал в лавре чёрный папа — а он, словно тот Диоген, хотел найти человека, святость искал.
Когда делегация высокопоставленных иезуитов покинула монастырь, батюшка подошёл ко мне и спросил:
- Отец, а кто это к нам приезжал?
Не стал я ему ничего рассказывать, ведь неизвестно ещё как старик
переживёт, когда узнает, что на глазах всей монастырской братии он
обнимался с генералом ордена иезуитов. Потому и сказал:
- Это был просто хороший человек.
Чем тот вполне удовлетворился и зашагал дальше по своим делам».
Бюст
доктора Гааза в Малом Казенном переулке. Установлен в 1909 г. во дворе
бывшей «Гаазовской больницы». На памятнике – девиз доктора Гааза:
«Спешите делать добро».
Вспомнить эту историю мне пришлось много лет спустя. Меня попросили
выступить на конференции, посвящённой памяти удивительного человека, Фёдора Петровича Гааза.
Немца, католика, всю жизнь прожившего в Москве. Врача безмездного,
сумевшего полюбить и вместить в своём сердце всю босяцкую каторжную
Россию.
Конференцию, в преддверии прославления доктора Гааза проводила
католическая митрополия. Ехать на встречу собирался другой батюшка, но в
последний момент заболел и перепоручил выступление мне. За три
оставшихся дня я не успел в полной мере подготовиться, слишком уж тема
доклада была специфична. Потому только и смог разве что обозначить
предложенную мне тему.
Это был
первый и последний раз, когда я выступал перед столь представительным
собранием. Съехались епископы из Италии, Франции и Германии. Прямо
передо мной расположились все четыре католических епископа из России, а
рядом в президиуме сидел их митрополит. Напротив имён большинства
выступающих значилось ещё и аббревиатура: «доктор богословия».
Поскольку мой сан из всех, представленных в собрании, был самый
маленький, то и выступать меня поставили в самом конце, после меня
значились только ужин и концерт. Потому два долгих дня я был вынужден
сидеть и слушать выступающих. Они сказали много хороших слов в память о
«святом докторе» и ещё обсуждали пути сближения с нами, православными,
живущими в России.
Наконец, председательствующий митрополит предоставил слово и
мне. В течение нескольких минут, кратко и, как мне показалось,
доходчиво, я отрапортовал уважаемому собранию то, что было обозначено
темой, и замолчал. По сценарию подобного рода конференций, мне должны
были ответить сдержанными хлопками и отпустить, тем более, что
отказавшись от ужина, я вполне ещё успевал на электричку. Но они
молчали, чувствовалось, что кроме дежурного доклада люди ждали от меня,
единственного среди них православного человека, чего-то ещё, не зря же они ехали к нам так издалека.
Тогда набравшись смелости, я предложил:
- А хотите расскажу вам одну историю? В ответ народ одобрительно закивал головами, давай, мол, отец, не стесняйся.
- Короче, не знаю точно, когда это было, мне духовник мой рассказывал. Приехал к нам в Советский Союз «чёрный папа». Все тут же повернулись в сторону историка-консультанта, присутствующего здесь же в зале.
- Да,
— немедленно подтвердил тот, — действительно в 19.. году — я от
волнения снова не запомнил ни года, ни имени того человека, — к нам в
Москву приезжал генерал ордена иезуитов. Только мы, католики, не
называем его «чёрным папой».
- Так, вот, — продолжил я, и стал рассказывать про отца Симеона, как всю свою жизнь он по-своему,
может, немножко и смешно, боролся за мир во всём мире, как добирался
поздней осенью 1941 года в столицу с собранными среди ссыльных
пожертвованиями на помощь фронту.
И о той самой встрече, когда два таких непохожих, обитающих на разных планетах человека, вдруг почувствовали друг в друге что-то такое, из-за
чего, презрев возраст и положение, бегом побежали и бросились в
объятия. Наверно и мы, когда сумеем почувствовать друг в друге что такое
очень важное и к себе притягивающее, не останемся стоять на месте, и
тоже побежим, и тоже обнимемся.
И они услышали меня, эти люди, из Италии, Франции и Германии. И хлопали так, что мне стало страшно за их ладони.
Сойдя с трибуны, я поспешил на электричку, и каждый из тех, кто
попадался мне в коридоре, простые уборщицы, официантки, рабочие,
улыбаясь, крестили меня вслед и кричали: «Спасибо»! Будто они тоже
сидели где-то там в зале, и слушали историю про отца Симеона.
А я уже бежал по улицам Москвы, по ступенькам эскалаторов в метро.
Каюсь, не успевая купить билет, перепрыгнул через турникет на вокзале. У
меня был шанс успеть на последний автобус, идущий ко мне в деревню. И
вы знаете, я успел!
|