Я вот что думаю. Американцы больше других усыновляли детей с хроническими заболеваниями.
Наши уроды из государственной дуры, нагло предлагают им теперь брать таких больных к себе на лечение в США и уже излечёнными – возвращать в Россию.
Но как излечить ребёнка с ДЦП? Такие нуждаются более в пожизненном уходе, реабилитации, в корригирующих операциях.
Можно ли вылечить ребёнка с болезнью Дауна? С врождённой гидроцефалией? С эпилепсией?
Нет! Они нуждаются больше в заботе, любви, уходе.
Я , в своё время, много поездил по различным интернатам, сиротским домам и так далее.
Грустное зрелище! В больнице трудно бывает добиться хорошего ухода за такими больными, а во всех этих скорбных домах - того пуще! Лежат вповалку в манежах, на голых клеёнках, мокрые и дурно пахнущие.
Всех приходящих туда, персонал настойчиво просит не брать этих детей на руки. Говорят:
- Вы уедите, а они орать будут и на руки просится!
Меня приглашали в такие дома для консультирования детей с гидроцефалией и спинномозговыми грыжами. Уверяю вас, никто из россиян не помышлял об усыновлении таки детей.
А в период горбачёвской перестройки к нам часто стали приезжать американские врачи. Я сейчас не помню всех юридических тонкостей, но они, эти врачи, как то между делом увезли в США десятки таких детишек.
По этой теме я повторяю свой пост от 2010 года

Мария с младенцем.


Всё это случилось много лет назад, но не забывается.
Жил я тогда в Мурманской области и, закончив ВУЗ, третий год работал в центральной районной больнице весьма общим хирургом.
Больница эта располагалась на пересечении двух оживлённых автомобильных трасс и железной дороги. Тут же находилось несколько предприятий, строек, воинских частей и колония строгого режима.
И вот, всё что билось на этих дорогах, падало в пьяном виде на стройках с лесов, обжигалось не предприятиях, уродовалось в зоне, стрелялось в в/ч, дралось, резалось, ломалось, обострялось в быту – везли в приёмный покой нашей больницы.
Ничего не бояться и ничему не удивляться меня научили именно в этой мясорубке - Кольской центральной районной больнице.
В одно солнечное майское утро наш заведующий В.А.З. вызвал меня к себе и говорит:
- Ты, я слышал, намылился сегодня первую свою холецистэктомию делать?
- Так Вы же сами меня поставили и обещали помочь!
-Сам поставил – сам и отставляю! Успеешь ещё. Поедешь сейчас в Туманный. Там дура жена закрыла пьяного мужа в квартире. Мужик проснулся. Шланги горят, а из квартиры выйти не может. Привязал он бельевую верёвку к батарее и стал спускаться с пятого этажа. Верёвка сразу лопнула, и мужик грохнулся на асфальт. Привезли его в больницу Туманного. Стали раздевать, а из его брюк выпал ключ от квартиры! Глянул бедолага на ключ, матюгнулся и потерял сознание! До сих пор в коме. Звонил только что тамошний главный врач. Хирурга у них нет. Поезжай, разберись.

Не дворе – северная весна в разгаре: земля просохла, светит майское солнце, пахнет первыми клейкими березовыми листочками. Сестрички бегают без толку по больничному двору в коротких халатиках.
А мы, параллельные всей этой благодати, загрузились в жестяный ковчег на колёсиках под названием «уазик» и повлеклись (иначе не скажешь) по разбитой дороге в посёлок энергетиков Туманный.
В «буханке» нас было, в самом деле, как в ковчеге – «всякой твари по паре»
Я, как воплощение всей хирургии района. Операционная сестра, с которой, если верить С.С.Юдину, мне необходимо спать для лучших исходов операций.
Но спать с пожилой Евгенией Васильевной совсем не хотелось!
Анестезистка Верочка, что упруго подпрыгивала на ухабах, прижимая к себе свой чемоданчик, гораздо желаннее, но у неё есть свой начальник – толстый анестезиолог Антонян.
Сотню километров до Туманного мы тащились три часа.
Сразу за Колой, стоило только чуть подняться в сопки, весна кончилась. Зелёный цвет исчез – ни листочка, ни травинки. Голые, чуть прикрытые бурым мхом скалы, россыпи камней и свинцовая вода в бесчисленных озерцах. В отлогих местах – снег. Серо, темно, холодно.
Представляли мы из себя одинокий отряд идиотов, вообразивших, что они могут кого то спасти в этой пустыне.
Скатись «ковчег» под каменистый откос, да и в озеро – будет нам полный абзац - никто и никогда нас не найдёт! Разве что археологи в будущем
Как истолкуют эти археологи малый хирургический набор, рассыпанный между костей четырёх медицинских энтузиастов? Напишут ли потом монографию «Бродячие хирурги в период упадка Эпохи Чрезвычайных Ситуаций»?
Городок Туманный сразу начался торчащими из камней многоэтажками: городские поселения на севере лишены пригородов, частного сектора.
Когда то, здесь планировали строить каскад ГЭС на реке Серебрянка. Наехала тьма специалистов. Туманный процветал. Но потом что - то не сложилось и стройки «заморозили». Специалисты и рабочие разъехались.
Остался небольшой коллектив, обслуживающий единственную построенную здесь ГЭС.
Въехали мы в городок в 13 часов, но на улицах – ни души. Многие подъезды заколочены досками. Минут десять разыскивали больницу.
Оказалось, что построенный не так давно пятиэтажный корпус больницы - не функционирует.
Только на его первом этаже теплилась, какая - то жизнь: тусклый свет за занавесками и при нас санитарка в стеганом халате пронесла туда кастрюли с чем - то съестным: в нос ударил запах пригорелой рыбы.
Чуть позже выяснилось, что там расположился специнтернат для брошенных детей.
Вся теперешняя больница поместилась в одноэтажный барак, расположенный по соседству с закрытым больничным корпусом.
«Наш» больной хрипел в убогой «смотровой». Без сознания. Правое глазное яблоко - максимально отведено кнаружи.
Этот хрип и косящий глаз с расширенным зрачком делал его похожим на бешенную лошадь.
Осмотрели, заинтубировали, санировали дыхательные пути.
Диагностировали перелом обеих бёдер и внутричерепную гематому справа. Кома. Шок.
Стали выводить из шока и думать, как быть с гематомой.
- Что думать!- торопил анестезиолог, - Показания – жизненные! С гематомой он нетранспортабелен. Удаление гематомы, в этом случаи – главное реанимационное мероприятие!
- А где удалять? А инструменты? Трепанационный набор мы не взяли!
-Какие тебе нужны инструменты для трепанации!? Найдём какие - нибудь «кусачки» – и все дела. Трепанируй за милую душу!
С главным врачом пошли в старый, нефункционирующий корпус больницы. Четыре пустых этажа, но везде чисто и порядок. Лифт – функционирует. В операционной всё в рабочем состоянии: светильник, операционный стол, коагуляция.
Чудеса!
- Как это у Вас ничего не разворовали?
-Кому воровать!- сокрушенно ответил главный. – А украдёшь, так как тогда вывезти? Кому предложить?
Было ясно, что все варианты он уже просчитал.

Прооперировали мы больного. Осталось оживить его: восстановить дыхание, восполнить кровопотерю, обезболить и так далее.
На нашу беду именно дыхательная аппаратура в операционной не работала и мы «дышали» за больного « вручную» мешком Амбу.
Решили, что мужчины будут качать мешок по два часа, женщины – по часу.
За окнами операционной выла ночная вьюга. Холодный ветер свободно проникал в помещение через щели в рассохшихся рамах. На подоконниках образовались маленькие сугробы.
Местные медики притащили нам ворох одеял. Накрыли в четыре слоя больного, закутались сами. Хотелось чаю и горячего душа.
Часа в три ночи, что бы разогнать сон, я решил пройтись по остальным этажам пустой больницы.
Спустился по одной лестнице, ещё по одной и заплутал.
Кругом – ни души. Что - то скрипит, что - то потрескивает… Темно и жутковато.
Вдруг - вижу свет, а из за приоткрытой двери палаты слышу нежный девичий голос:
- Ах, ты мой маленький! Спать надо. Закрывай глазки! Я тебе сейчас песенку спою, радость моя.
Спи моя радость, усни.
В доме погасли огни…
Я открыл дверь и заглянул в палату.
В кресле для перевозки сидячих больных сидела очень красивая девушка в медсестринской униформе. Плечи прикрыты вязаным платком.
Красивая девушка держала на руках ребёнка 3-4 лет.
Но что это был за ребёнок! Огромный череп, широко расставленные выпученные глаза, вывернутые веки. Птичий нос навис над тонкими губами. Голова плохо удерживалась на тоненькой шее и клонилась к левому плечу.
Увидав меня, урод визгливо захныкал, обнажая рыбьи зубы.
-Не бойся, Федечка! – мягко заговорила девушка.- Дядя хороший. Он нашего Кузьму Николаевича лечит.
-Вы откуда здесь? – спросил я.
- Мы из интерната. Здесь на первом этаже интернат для неполноценных детей. Со всей области их сюда везут. А это наш Федюша! Спит плохо и интернат не любит. Я, когда дежурю, ухожу с ним сюда и баюкаю. Он под пение хорошо засыпает и потом до утро спит как убитый! Федя у нас мальчик хороший! Послушный, не вредный. Всё понимает.
Федя расшумелся не на шутку.
- Давайте мы ему, что - нибудь уколем!- предложил я.- У анестезиолога хорошие препараты есть. Федя успокоится и уснёт.
- Что вы! Знаете, как он уколов боится! Вот вы сейчас уйдёте, и он уснёт.
- Намёк понял!- сказал я. Но уходить мне совсем не хотелось.
Что бы как то задержаться, спросил:
- Вы давно здесь работаете?
- Это вы так знакомитесь?- улыбнулась девушка.- Что ж, давайте знакомится. Меня зову Маша. Закончила медучилище в Ленинграде. Работаю третий год.
Не замужем. А как вас зовут, я уже знаю. Громко уж очень вы все разговариваете…
Приходите к нам работать! А то врачей у нас не хватает – бегут. А куда от этого убежишь?
Федя окончательно разбушевался и что - бы не мешать Маше я ушёл.
К утру, больной задышал сам. Давление стабилизировалось.
После длительных переговоров за нами прислали вертолёт.
С ужасным грохотом он спустился с грязного неба на единственную ровную площадку - заброшенном футбольном поле.
Мы стали загружать больного в «уазик», что бы отвезти его к вертолёту.
Уже залезая в кабину машины, я посмотрел на больницу.
В окне первого этажа, на подоконнике сидела Маша, радом с какой - то пожилой медичкой.
Увидев, что я смотрю на неё, Маша радостно засмеялась и помахала мне рукой.
Прошло не много, а очень много лет, а я помню эту девушку так, как будто встретился с ней вчера.
И такое ощущение, что знал я её всегда. Ещё до нашей встречи.