■ Христианство увидело в Боге – Отца
Первый дар, принесенный христианством людям – это право прямого
обращения к Богу, право обращаться к Богу на "Ты”… Нам кажется сегодня
естественным, что религиозный человек молится к Богу. Но в
до-христианском мире Богу молиться было нельзя. Молиться надо было
Господу… В языческом богословии… высший бог недостижим, или бессилен,
или вообще покоится в бездействии… Миром правят частные и многообразные
"господа” – узурпаторы или "наместники”…
Если языческие народы позволяют себе обращаться к высшему небесному
божеству только "как к последней надежде во времена самых страшных
бедствий”, то христианам было даровано право повседневного общения с
Ним. К Творцу галактик мы обращаемся с просьбой о ежедневном хлебе… К
Владыке всех миров самая простая крестьянка может обращаться с
ходатайством о том, чтобы Он (Абсолют!!! Тот, при мысли о Котором немеют
философы!!!) помог ей собрать ее картошку…
Христианство увидело в Боге – Отца. Не холодный космический закон, а любящего Отца.
■ У людей должно быть право на несогласие
Христиане раздражали язычников своей самоуверенностью, парадоксами
своей проповеди. Но главное – своим отказом чтить святыни других
религий… И империя начала преследования христиан, требуя от них
терпимости. Христиан ослепляли, требуя от них "широты взглядов”.
Христиан запрещали, требуя: "запрещено запрещать! Не смейте своим
адептам запрещать молиться нашим богам!”
Христиане же предложили различать терпимость идейную и терпимость
гражданскую. У людей должно быть право на несогласие, на дискуссии, на
резкую оценку противоположных взглядов. Но государству не следует
вмешиваться в эти споры… "Не убивая врагов своей религии можно ее
защищать, а умирая за нее. Если вы думаете служить ей, проливая кровь во
имя ее, усиливая пытки, вы ошибаетесь. Ничто не должно быть так
свободно, как исповедание веры” (Лактанций. Божественное установление.
5,20)…
Требование свободы совести – это дар, который христианские мученики принесли в жизнь людей.
■ Человек возвышается над миром
Христианство позволило людям иначе взглянуть на самих себя. Важнейшая
перемена в человеческом самопонимании связана с тем, что христианство
отказалось от одного, казалось бы, самоочевидного тезиса языческой
философии. С точки зрения язычества человек – часть природы,
"микрокосм”… Микрокосмос – это маленькая действующая модель вселенной…
Христианство смогло пойти наперекор очевидности. Византийские богословы
возвестили, что человек скорее есть "макрокосм”, помещенный в
"микрокосм”… Потому что, вбирая в себя все, что есть в мире, он несет в
себе еще нечто, чего весь мир вместить не может и чего не имеет: образ
Божий и Божественную благодать, благодатное Богосыновство, разум,
личность, совесть…
Человек возвышается над миром потому, что не все в человеке объяснимо
из законов того мироздания, в которое погружено наше тело и низшая
психика. Не все в нас родом из мира сего. А потому не все имеет общую с
ним судьбу.
■ Евангелие огласило права человека
Николай Бердяев в полемике с марксистами заметил, что лишь с точки
зрения марксистов человек есть часть общества. Для христианина же
общество есть частица человека, ибо в человеке и в самом деле многое
определяется его социальным происхождением, статусом, социальным опытом.
Но человек не сводится ко всем влияниям на него – ни из прошлого, ни из
окружения…
Даже Герцен понимал, сколь обязана его либеральная философия
христианству: "Лицо человека, потерянное в гражданских отношениях
древнего мира, выросло до какой-то недосягаемой высоты, искупленное
Словом Божиим. Личность христианина стала выше сборной личности города;
ей открылось все бесконечное достоинство ее – Евангелие торжественно
огласило права человека, и люди впервые услышали, что они такое…
■ Человек свободен
Евангельский призыв к покаянию возвещал, что человек освобожден от
тождественности себе самому, своему окружению и своему прошлому. Не мое
прошлое через настоящее железно определяет мое будущее, но мой
сегодняшний выбор. Между моим прошлым и минутой моего нынешнего выбора
есть зазор. И от моего выбора зависит – какая из причинно-следственных
цепочек, тянущихся ко мне из прошлых времен, замкнется во мне сейчас.
То, что было в моем прошлом, может остаться в нем, но я могу стать иным…
Если человек – часть природы, то он не может оценивать свое поведение
по иным критериям, нежели природные. Но природные феномены не подлежат
нравственному суду… Так родилось кантовское доказательство бытия
Бога…Ничто в мире не может действовать свободно, а человек – может.
Значит, человек есть нечто большее, чем мир… Человек свободен – а
значит, бытие богаче, чем мир причинности; человек свободен – а значит,
"морально необходимо признавать бытие Божие”.
■ Христианство вернуло людям небо
Христианство вернуло людям возможность любоваться небом, звездами, облаками и закатом.
В языческих религиях каждый природный феномен наделялся именем и
биографией. А поскольку речь шла все же о природных феноменах, то
персонажи этих мифов оказывались столь же вне-моральны, как и природные
стихии. Они оказывались по ту сторону добра и зла… Если некий предмет
был в мифологии связан с определенным божеством, значит, при встрече с
этим предметом на ум неизбежно приходили воспоминания об этом боге и его
деяниях.
Мы сейчас можем просто смотреть на закат и восход. Наши неверующие
современники просто любуются зрелищем, и поэтическое чувство, близкое к
религиозному, наполняет их сердца…Христианство сказало, что у звезд нет
биографии. Как нет биографии у лампочки. Ни кровь, ни похоть не
проступают с небес.
■ Христианство создало условия для рождения науки
Христианство создало необходимые условия для рождения науки. Научная
астрономия возможна только при условии, если звезды перестали быть
богами. Законы, описывающие падение камня на земле, должны быть
приложены к движению звезд. Чтобы решиться на такое и не быть наказанным
(подобно древнегреческому философу Анаксагору), нужно, чтобы общество и
господствующая в нем религия согласилась в звездах видеть "камни”, а не
души (или тела или глаза) богов…
Научная астрономия появляется там, где движение звезд описывается не на
языке психологии, а на языке математики, то есть на языке, не знающем
страстей – зависти, ревности, любви…
Только религия Логоса, ставшего Плотью, могла позволить на языке
математики (языке идеальных чисел и форм) описывать процессы,
происходящие в мире физическом (где не бывает ничего идеального)…
В эпоху Возрождения вновь магия, алхимия, оккультизм ворвались в
область высокой культуры и стали считаться допустимыми способами
миропонимания. В ответ Западная Церковь, пробужденная пощечиной
Реформации, ответила "охотой на ведьм”, инквизицией и… поддержкой
механистической картины мира. Научная картина мира была поддержана
Церковью, остро нуждавшейся в союзнике для борьбы с общим врагом –
оккультизмом…
Научная революция произошла в Западной Европе на рубеже XVI-XVII вв. Не
в эпоху атеизма (XVIII), не в эпоху пренебрежения религиозными
вопросами (XV), не в эпоху религиозной стабильности (XIII), а в эпоху
Реформации и Контрреформации, в эпоху величайшего взлета религиозной
напряженности в жизни христианской Европы родилась наука.
■ Урок эсхатологической этики
По мере вытеснения христианства из общественной, культурной,
университетской жизни старые тени вновь начали сгущаться… Снова модно
сливать все религии в одну, вовлекая христиан в языческие игры.
Тревожнее всего то, что разговоры о религиозном плюрализме и терпимости
вновь начинают вестись с такими стальными интонациями в голосе, что
христиане ощущают себя на пороге новых гонений.
Это еще один урок христианства: умение жить, строить, работать, даже
если знаешь, что твоя святыня будет разрушена. Это урок эсхатологической
этики. Мы знаем, что однажды станем совсем чужими для мира официальной и
массовой культуры. Знаем, что мраком застлан горизонт человеческой
истории (имя этому мраку в христианском богословии – "царство
антихриста”) Но это не повод для отчаяния.
Из книги диакона Андрея Кураева "Дары и анафемы”
|
