Я думал, что дежурство — это когда врачи сидят в ординаторской и пьют чай с тортом, принесенным благодарными пациентами. Просто сидят на тот случай, если кому-нибудь из больных понадобится экстренная помощь. Болтают хорошо если о работе, а то и просто о всякой ерунде. Так я думал.

Но ничего подобного. Вот уже пять часов как мы на ногах, и я, честно говоря, уже падаю от усталости. За эти пять часов мой друг доктор один только раз прервался, чтобы выпить чашку кофе, и один раз отпустил меня покурить. Все остальное время он работает, а я просто хожу за ним, смотрю, как он работает, и устал уже как собака. Причем ничего экстренного не происходит, ничего скоропомощного, ничего ургентного, никаких реанимаций. Мой друг доктор говорит, что экстренная ситуация — это, как правило, расплата за упущение в рутинной работе.

Он ходит и осматривает больных. Зайти в шлюз, вымыть руки, продезинфицировать руки. Войти в бокс, меня оставив в шлюзе смотреть через окошко, надеть халат, надеть перчатки. Поздороваться с девочкой, сказать что-нибудь забавное. Сказать маме что-нибудь обнадеживающее. Пощупать живот, лимфатические узлы, осмотреть кожу. Отдельно осмотреть кожу на ладошках и на стопах, потому что сыпь на теле — это, скорее всего, реакция на химию, а сыпь на ладошках — это, скорее всего, РТПХ, реакция трансплантата против хозяина. Осмотреть склеры. Послушать легкие, послушать сердце. При помощи специального фонарика осмотреть рот, потому что во рту, как правило, стоматитные язвы. Осмотреть катетер в подключичной вене. Специальным каким-то раствором размочить пластырь, аккуратно отклеить, промыть катетер. Открыть стерильные ножницы, опшикать дезинфицирующим раствором, отрезать пластырь. Заклеить катетер, отрезать еще пластырь, приклеить ведущие к катетеру трубки. Осмотреть ранку на шее, где лопнула кожа. Открыть стерильный пинцет, приподнять лишнюю кожу, срезать ножницами, обработать рану. Сложить использованный инструмент в специальный ящик, который унесут потом на стерилизацию. Улыбнуться одними глазами (губ сквозь маску не видно). Продезинфицировать руки, снять халат, выйти из бокса в шлюз, посмотреть стул и мочу. Помыть руки… Осмотр длится не менее получаса.

И так десять раз. В отделении трансплантации костного мозга, которым заведует мой друг доктор, десять коек. И еще в ближайшее время появится постепенно человек тридцать амбулаторных больных. Их тоже надо будет осматривать с той же дотошностью и вниманием. Подойти к сестринскому посту, взять анализы девочки, обнаружить, что  в крови повышено содержание натрия. Пойти в кабинет, влезть в интернет, по профессиональным базам данных попытаться найти, какое именно лекарство или сочетание лекарств может дать избыток натрия. Разобраться в формулах.

Подписку на профессиональные базы данных мой друг доктор оплачивает сам. Профессиональные журналы и книги тоже покупает за свой счет. В Америке крупная клиника тратит на научную литературу не меньше миллиона долларов в год. В России научному сотруднику выделяется тысяча рублей, чтобы подписаться на научные журналы. Приходится за свой счет. Вернее, за счет жены. Мой друг доктор позволяет себе работать врачом только потому, что у жены прибыльный бизнес. Иначе как бы растил в Москве двоих детей на зарплату сорок тысяч рублей?

Вернуться на сестринский пост, написать новые назначения. Аккуратно написать, чтобы сестры не перепутали. В катетере у каждого ребенка два канала, потому что некоторые лекарства нельзя смешивать. В каждом канале по восемь краников. К каждому кранику ведут трубки от капельниц или инфузоматов. Из каждого инфузомата разные лекарства поступают с разной скоростью и в разных дозах. Это все нельзя перепутать. Зарплата сестер — двадцать тысяч рублей в месяц. Ездят, как правило, откуда-нибудь из Коломны. А когда мой друг доктор обучает их работать как следует, увольняются в стоматологию или косметологию.

Да-да! Это тот самый суперсовременный центр детской гематологии и онкологии, который торжественно открывали Путин с Чулпан Хаматовой. Я шестой час хожу тут с другом своим доктором и уже валюсь с ног, притом что работает он, а я только хожу следом.

И вот теперь смотрите. Самое современно оборудование, высочайшая квалификация врачей, самоотверженный их труд — к какому результату приведет сочетание этих трех факторов?

Правильный ответ: к повышению смертности пациентов. У друга моего доктора, который вот так работает, как я описал выше, на самом современном оборудовании, при самых дорогих лекарствах смертность будет выше, чем в любой заштатной больничке у любого лентяя и балбеса. Потому что успех врача определяется не квалификацией, не оборудованием, не наличием лекарств, а отбором пациентов. Смертность будет ниже не у того, кто хорошо лечит, а у того, кто трудных пациентов отправляет домой помирать, берет только легкие случаи.

Это справедливо для любой профессиональной деятельности. Чем сложнее ты себе ставишь задачи, тем менее вероятен успех. И друг мой доктор — вот увидите — через пару лет окажется худшим по отрасли. Лучшие уже догадались, что можно сбагрить другу моему доктору всех детей, которые портят статистику. Всех заведомо безнадежных.

Нескольких безнадежных он, правда, спасет.