С Мишкой мы познакомились ещё в начале 90-х. Я приезжал к родственникам в Москву и встретился с ним у них на квартире. Крепкого телосложения, с большими добрыми глазами на лице, украшенном рыжей курчавой бородой. Он мне сразу понравился, и я даже ощутил с ним некое сродство, а причину понял после. Оказывается, мы с ним родились в одном и том же роддоме, в Лефортово, в Синичках, что рядом с храмом Петра и Павла. Только Мишка появился на свет на 12 лет раньше меня.

Священник Александр Дьяченко

Их дом находился тоже где-то в тех же местах, недалеко от храма. Представляете, ещё недавно стоял частный деревенский дом, а сейчас это уже почти центр Москвы. Правда, до наших дней дошли только фотографии этого дома. Очень трогательные, с маленьким Мишкой на руках у бабушки, и такие же, только с мамой и папой. Потом дом снесли, а их семья получила просторную трёхкомнатную квартиру в доме сталинской постройки. Мишка вырос, а родители состарились и умерли, и он стал жить один.

После школы ушёл служить в армию. Сохранились Мишкины фотографии в форме сержанта ВДВ. После службы он выучился на кинооператора, а потом целых 25 лет отработал на студии «Центрнаучфильм». Фильмы про всякие необычные физические явления, сюжеты из неизвестной истории российской глубинки, фильмы о животных и ещё о множестве всякой всячины были отсняты Мишкиной камерой.

Он колесил по стране, а потом, вернувшись в московскую студию, просматривал сотни метров отснятой им плёнки для того, чтобы умудриться вместить всё самое интересное в каких-нибудь 15-20 минут, которые и должен был продолжаться фильм. Потом эти короткометражки в кинотеатрах ставили в качестве заставок перед показом основной ленты. Мы с мальчишками из моего детства смотрели эти фильмики с удовольствием. Думал ли я тогда, что когда-нибудь стану дружить с одним из тех, кто их снимал?

В одной из своих поездок по Кубани Мишка встретил свою Маришу и, не долго думая, увёз её в Москву. Любовь с первого взгляда и на всю жизнь. Мариша была на много лет младше мужа, и ещё не успела получить профессию, зато умела хорошо рисовать. Она стала помогать Мишке оформлять заставки в его фильмах, много рисовала их общих друзей. А друзей у них действительно было много. С детьми им, правда, не повезло, но они всё равно были счастливы.

Мишка, ещё служа в десанте, пристрастился к прыжкам с парашютом. Придя на гражданку, продолжал прыгать во время учёбы в институте, а потом и работы кинооператором. Более того, Мишка приспособился крепить кинокамеру у себя на шлеме. Прыгая с парашютом, он одновременно включал и камеру. Кому же не хочется посмотреть на себя, парящего в воздухе, с широко расставленными руками и ногами, кричащего что-то тем, кто остался внизу — и не испытывает, и никогда не испытает счастья свободного полёта.

Откуда только Мишка не прыгал, кого только не снимал. И спортивные прыжки с самолета, и прыжки с высоченных башен, и даже горных вершин. Я никогда не интересовался самой технологией прыжков, но послушать увлечённого человека всегда интересно. Однажды Мишка рассказал, как пришлось ему прыгать с одним человеком необычной судьбы. Этот человек, не помню уже при каких обстоятельствах, повредил позвоночник и был обречён на неподвижный образ жизни. Но вопреки судьбе и благодаря необычайному мужеству, он сумел доказать всем, и прежде всего самому себе, что способен не только вернуться к прежней нормальной жизни, но даже больше, решиться на подвиг.

Ещё лёжа на больничной койке, Павел — так звали того человека — дал себе слово, что придёт время, и он обязательно прыгнет с парашютом, а потом ещё и опустится в морские глубины. Действительно, вместе с экипажем легендарного капитана Кусто он опускался на дно Средиземного моря, а потом, в одной сцепке вместе с Мишкой, выпрыгнул из самолёта с высоты 1700 метров. После прыжка они сфотографировались на аэродроме во всей этой парашютной сбруе на фоне изумительно высокого неба. Эту фотографию он мне показывал и говорил про напарника: «Это Павел Думнов, поразительного мужества человек».

Когда все в связи с перестройкой бросились в малое предпринимательство, бросились и Мишка с Маришей. А куда было деваться, работу на студии они всё равно потеряли. Не знаю, что уж там «предпринимал» мой знакомый, но почему-то через некоторое время он оказался в подвале у чеченцев. И уже чеченские «предприниматели» убеждали Мишку в том, как ему повезло, что у него есть возможность подарить им его родительскую квартиру в доме сталинской постройки. Он, правда, немного поупорствовал, но его упорство закончилось тем, что кроме потери квартиры ещё и Мариша заболела.

Оказавшись без крыши над головой, Мариша попала в Кащенко, а Мишку с его парашютным барахлом и семейными фотографиями приютили наши московские родственники. Вот у них на квартире мы с ним и познакомились.

Мишка и Мариша прожили в чужом доме целых десять лет. Мишка понимал, что нужно что-то делать, ведь не будешь же всю оставшуюся жизнь обитать в приймаках, но похоже, что так и не смог ничего придумать. Он периодически устраивался куда-то что-то сторожить, но сторожил недолго. Его постоянно что-нибудь не устраивало на очередной работе, и уже через несколько месяцев он сторожил где-то в другом месте. А Маришка любила цветы и все годы их неустроенной жизни торговала ими в подземных переходах.

Однажды я узнал, что Мишка работает сторожем в одном из старинных московских храмов и таким образом приобщается к вере. Он вообще много говорил со мной о вере. Ему даже хотелось уехать в какой-нибудь монастырь. Ведь, в конце концов, это было бы и решением его жилищной проблемы. Но Мариша, что с ней было делать? Теперь ей нужно было периодически ложиться в больницу, принимать дорогостоящие лекарства, ей нужны были свой участковый психиатр и Москва.

Когда я приезжал к ним в гости, Мишка немедленно бежал за водкой, и вместе с Маришей они накидывали на стол нехитрый ужин. В привычке священников основную часть пищи принимать вечером, это уж такая специфика нашего образа жизни. Помню, как мой собеседник один раз удивился:

- Бать, как же ты много ешь.

На что мне, с сожалением, хотелось ответить:

- Мишка, как же ты много пьёшь.

Наши разговоры могли продолжаться до утра, потом я шёл на нужную мне секцию Рождественских или ещё каких-нибудь чтений, а Мишка ложился спать.

Не найдя себя в сторожах, мой друг стал осваивать компьютер. И уже через некоторое время, действительно, прилично им овладел. Он наловчился делать маленькие фильмы, и с помощью специальных программ мог представить любого из своих друзей парашютистов в каких угодно героических видах. А среди них были люди финансово состоятельные, и они за эти дурашливые фильмы подкидывали Мишке на жизнь.

Фото: mr_bad, photosight.ru

В разговорах со мной он рисовал в своём воображении разные планы решения своих проблем, а я звал его к себе:

- Мишка, приезжай, я вам отдам второй этаж нашего дома, питаться будете в трапезной, живите хоть годами, я тебе ещё и зарплату, как сторожу, буду платить.

Он шумно вздыхал и молчал, и лишь однажды спросил:

- А разве смогу я пользоваться интернетом у вас в деревне? Даже если и смогу, то представь, какой будет его скорость? Да и Марише Москва нужна. Сам понимаешь.

Как-то он заявился к нам в гости, естественно, днём. Просиживая ночи напролёт в интернете, человек превратился в ночного жителя, поэтому приехав, сразу же завалился спать. Ночь он, как медведь-шатун, бродил у меня по кухне. А утром, когда я стал его звать на литургию, шумно вздохнув, ответил:
- Батюшка, ты не обижайся, но я домой поеду, очень уж мне без компьютера неуютно.

Ещё один раз мне удалось вытащить Мишку в наши палестины. Я предложил ему съездить в село Годеново, Ярославской епархии, к знаменитому Ростовскому кресту. Это одна из величайших православных святынь, сохраняющаяся в нашем народе с начала 15 века. Всё время, пока я вёз моего гостя, его мучила головная боль, не прошла она и в храме у Креста.

Вернувшись из поездки, я сразу же отвёз Мишку на электричку и отправил в Москву. В то время его уже мучили продолжительные головные боли. Но самою большою болью была для него Мариша. Он постоянно мучился вопросом:

- Случись что со мной, как она останется одна?

Все мои усилия привести его в храм не увенчались успехом, хотя в своей жизни он встретился с настоящим чудом. Оно случилось с Мишкой во время его 1001 прыжка. У него долго не раскрывался парашют, и вдруг чудом раскрылся почти перед самой землёй. Ему удалось погасить скорость падения, и хотя он сломал ногу, но остался жив. После неудачного прыжка Мишка торжественно поклялся, что больше не прыгает, но таким одержимым людям верить нельзя. И спустя какое-то время он напрыгал ещё с полтысячи прыжков. А сразу после того несчастного случая, по выходе из больницы он позвонил мне и говорит:

- Срочно приезжай, что-то покажу. Тебе это будет интересно.

Дома он усадил меня перед монитором и рассказывает:

- Когда я прыгнул, то по привычке сразу же включил камеру. После падения запись долго не просматривал, не до того было, а тут интересно стало, думаю, дай-ка гляну, что там записалось.

Он нажал нужную кнопку и пошла запись. Сперва я услышал отчаянный мат и увидел, как с бешеной скоростью неумолимо приближается земля, и вдруг: «Встанем пред Царицею Небесною…». Это Мишка запел песню иеромонаха Романа. Он сам не помнил, как и почему запел, но парашют немедленно раскрылся. Вместо удара о землю, пускай и не плавное, но приземление.

Прошло около года, как мы ездили с Мишкой в Годеново, а я никак не мог выбраться в столицу, да, наверно, уже и не хотел выбираться. Шумный город на нас, провинциалов, действует отрицательно, мы теряемся в этих каменных джунглях, а от цен в московских кафешках у нас теряется аппетит, да и не понятно толком, чья это сегодня столица, каких народов? А потом, я у себя лягу спать, и у меня за окном соловей будет петь всю ночь, а в Москве, будь то у родственников или у друзей, всю ночь буду слушать пение тормозов и рёв моторов.

Декабрь. Вечер. Звонит Мариша:

- Саша, Мишка умер уже как два месяца, а я вот только нашла у него твой телефон. Может, приедешь, хочу тут тебе кое-что показать.

Мишку похоронили на Немецком Введенском кладбище, у них там родовое место. Чеченцы смогли отобрать у него отцовскую квартиру, но не отцовскую могилу. Это, наверно, единственная собственность, какая у него оставалась. Он умер поздней осенью. Уже выпал первый снег, и Мариша почему-то взяла и поставила над его могилкой «грибок», какие ставили раньше в Москве над торговками пива и мороженого. По бокам обложила «грибок» венками, и у неё получился домик. Когда уже вовсю стал падать снег, она приходила на кладбище и проползала в этот домик через специально проделанный ею лаз. На могилке возле креста стоял Мишкин портрет. Мариша зажигала свечу и разговаривала с мужем:

- Мишка, ты посмотри, как здорово, теперь у нас с тобой есть свой домик, и нас отсюда уже никто не выгонит. Только мне здесь холодно без тебя, одной очень холодно. Забери меня, Мишка.

Когда я приехал к Марише, она немедленно повела меня к столику с компьютером:

- Ты только посмотри, что Мишка придумал. Когда он был жив, я не совалась в его дела, а сейчас полезла, и смотри, что нашла.

Оказалось, что Мишка, понимая, что Мариша станет после него самостоятельно осваивать компьютер, на что уйдет у неё не один год, поразбросал по разным папкам и программам свои фотографии, а под ними сделал подписи. Вместо себя живого он оставила ей себя виртуального, но чей голос можно услышать.

Она заходит в какую–нибудь папку, а там Мишка, улыбка в 32 зуба и подпись: «Привет, Маришка, это я, и вовсе я от тебя никуда не уходил, ты же видишь, как я тебе улыбаюсь», или: «Это я с бабушкой», «А это — с мамой». «Передай привет отцу Александру, пусть он не забывает молиться о нас». «Мне хорошо, Маришка, и ты по мне не тоскуй, я ведь тебя люблю, и продолжаю любить, а для любви нет преград. Помнишь, мы читали с тобой у апостола Павла: «Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится».