«Пересечения». 
«как поверите, если буду говорить вам о небесном»? (Ин. 3.12)

         Я никогда не ездил к старцам. Имена слышал, знал людей, что считали своим долгом побывать и благословиться у подвижников. А я не ездил. Мне один знакомый рассказывал, как он приехал к покойному уже отцу Борису в Иваново, а тот ему и дал благословение. А вдобавок ещё и наказал: - Исполнить обязательно. Выслушал я моего знакомца и сделал для себя вывод:
       - Как хорошо, что я не мотаюсь без дела по старцам.
         Но однажды в один солнечный осенний день на меня неожиданно обрушилось предложение стать диаконом. Вот тут-то я и завертелся волчком. Ладно бы если я этого хотел, так ведь нет. Как раз-то наоборот. Только-только поступил в Свято-Тихоновский институт, мне учиться нужно, а здесь такое предложение. Можно было бы, конечно, и мимо пройти. Но ведь такими предложениями не бросаются. А вдруг это воля Божия? А я пройду мимо неё. Думал-думал, что делать? Ведь не жребий же тянуть, правда?
         И приходит мне в голову замечательная мысль: такой сложный вопрос может разрешить только старец. А где его взять? К тем, о ком уже слышал, прорваться нереально, а раз так, то к ним я и не поеду. Вот укажут мне обстоятельства такого подвижника, к которому я смогу попасть, то поеду, а нет – извините. И, по техническим причинам моё рукоположение отменяется. Никогда не забуду: довольный собой иду принимать ванну, а моя будущая матушка, тогда ещё ничего не подозревающая, просто жена, в это время с кем-то разговаривает по телефону.
         Лежу в ванной наслаждаюсь найденным решением и теплой водичкой. Входит супруга и говорит: - Звонила Н., представляешь, она побывала в Пафнутьев-Боровском монастыре. А в нём, оказывается, подвизается человек высокой духовной жизни, его имя схиархимандрит Власий, и многие почитают его за старца. Кстати, и попасть к нему несложно. 
         От неожиданности я чуть было не захлебнулся в этой самой ласковой водичке. Пришёл в себя, отдышался. Ничего не поделаешь, надо ехать, адрес указан.
         После ночной смены, имея в запасе два выходных дня, я поехал в Калужскую область. Не стану рассказывать как ехал, но добрался в монастырь что-то около пяти вечера. Это сегодня у дверей старца нескончаемая очередь, а тогда было проще, ну человек двадцать от силы. А я приехал, и вообще – никого. На двери кельи старца на гвоздике висит картонный треугольничек: «не заходить». Ладно, сел рядышком на скамейку, достал акафист Пресвятой и стал читать. Минуты через три дверь открывается и из-за неё выходит, как мне показалось, ещё совсем нестарый человек в подряснике и унтах, и с интересом смотрит на меня.
       – Что не заходишь?
       – Да вот же, батюшка, показываю на треугольник. 
       – Это не для тебя, радость моя, заходи.
          Батюшка разговаривал со мной, и одновременно облачался в схиму. Оказалось, он спешил на вечернюю службу. Мой вопрос разрешился в течение одной минуты, но мне от чего-то так захотелось побеседовать с ним, ещё хоть немного, и я напросился к нему на следующее утро.
          Пришли в храм, по-моему, святителя Митрофана, на втором этаже соседнего корпуса. На службе отец Власий почему-то не пошёл в алтарь, а молился вместе со всеми. Я стоял немного поодаль и краем глаза рассматривал старца. Я молился рядом с таким человеком, и мне было очень хорошо, просто от того, что он стоял рядом. 
          После службы и вечернего правила подумал, а где же я буду спать? Оказалось, что свободных мест не осталось. Ничего, решил я, одежда у меня тёплая, могу и в коридоре где-нибудь на лавочке подремать, тем более, что накануне ночь у меня была бессонная. Неожиданно подходит ко мне старенький монах с таким необыкновенно добрющим лицом и говорит:
       -  Тебе негде спать? Пойдём ко мне в келью, мой сосед уехал в Калугу и у меня есть место. Я поспешил за добрым монахом. Оказалось, что звали его отец Нил.
          Вот если можно было бы воплотить в чём-то материальном такое эфирное духовное начало, как доброта, так вот отец Нил и был её живым воплощением. Мы до четырёх часов утра проговорили с ним. А потом, я просто упал и уснул. Как сейчас я жалею об этом. Мы лежали каждый в своей кровати и разговаривали, словно мальчишки где-нибудь в пионерском лагере.
       – Ты знаешь? 
       -  А ты знаешь?
          На мой вопрос: Действительно ли отец Власий старец? Батюшка Нил ответил:
       -  Не знаю, но люди говорят, что да. Я ведь с ним раньше служил в одном храме, он был священником, а я – псаломщиком. Представляешь, он мне как-то подарил иконку Нила Столобенского, а ровно через 20 лет меня постригли в монашество в честь преподобного Нила. Так что я советую, ты исполняй, что тебе батюшка Власий велит. 
         Он был так прост и по-детски доверчив, что я и не заметил, как в какой-то момент стал разговаривать с ним менторски наставляющим тоном студента богословского института. Какой же я был глупец, целую ночь провёл рядом со старцем, и ничего не заподозрил. Всё хотел потом к нему приехать, посидеть с ним рядышком, да так и не собрался, а потом узнал, что отец Нил уже ушёл от нас.
         Я со знающим видом поучал его каким-то тонкостям по службе, а тот и взглядом не выдал в себе старого псаломщика. До слёз обидно, что уже не встречу его больше. Когда на некоторое время отец Власий уходил в затвор, то ведь люди пошли к Нилу, и он для многих находил нужное слово. Как он умел посмотреть человеку в глаза, как он растворял тебя в своём взоре.
         В то утро перед литургией он зашёл в храм, обошёл всех паломников. Каждого о чём-то спрашивал, дотрагивался до рук, лица, благословлял. И смотрел, каждому пристально смотрел в глаза, словно хотел вглядеться человеку в душу и оставить ней частичку своей любви.
         На следующий день молимся на литургии. Снова стою рядом с отцом Власием. И вдруг меня осеняет мысль: а ведь он всё, о чём я думаю, слышит. Мама дорогая, как же я стал усердно молиться! Во время службы старец стоял со склонённой головой и ни на кого, казалось, не обращал внимания. Заходили в храм люди, ставили свечки, писали записки, а он стоит, как столбик. Заходит пожилая женщина в привычной православной униформе: длинная юбка, бесформенная куртка тёмного цвета, башмаки на шнуровке и на высокой платформе, за плечами рюкзачок. 
         Вдруг батюшка сходит со своего места, подходит к этой женщине, и, не говоря ни слова, разворачивает её за плечи и выводит из храма вон. Потом точно такое же действие он совершил ещё с одной старушкой. Смотрю, заходит девушка в коротенькой юбочке в туфельках на шпильках. Девушка идёт по храму, и цоканье её каблучков звонко разносится вокруг. Ну, думаю, милая, сейчас ты вылетишь отсюда птичкой со второго этажа. Но отец схимник даже и глазом не повёл в её сторону.
         Только лет через десять я снова попал в этот монастырь. Очередь к старцу была уже фантастически огромна, но меня, как священника провели вперёд и поставили человек за десять до входа в его келью. Перед самой дверью старца люди снимают обувь, разулся и я. Думаю, а ведь сейчас батюшка посмотрит на меня своими глазами рентгенами и скажет:
       - Почему же ты так нерадиво живёшь, отец Александр? Что я тебе говорил тогда? Что ты мне обещал? Да ещё и выгонит, как тех старушек. И стало мне так страшно, что даже коленки затряслись. А потом и другая мысль:
       - Это ты человека испугался, а как же ты будешь перед Христом стоять? Его, почему не боишься? 
         К счастью батюшка меня не прогнал, и даже ни в чём не укорил. Меня он, правда, не вспомнил, но подарил иконочку Угличских святых. Долго я потом голову ломал, почему именно Углич? Но когда год назад наша дочь привезла к нам с матушкой на смотрины молодого человека из Углича, я сразу понял, что это наш будущий зять. 
         Вообще, я заметил, что люди высокой духовной жизни никого не обличают, и умеют быть требовательными только к себе, а о других предпочитают молиться. Таков закон любви. 
         Третий и последний раз я ездил в монастырь вместе с нашей старостой Ниной и её внуком Санькой. Мальчик в 11 лет заболел непонятной болезнью. Сперва его укусил домашний кот, а потом у него стала внезапно и резко подниматься температура свыше сорока градусов. Могла держаться час другой, а потом возвращалась в исходное состояние. И так повторялось в день по нескольку раз. Врачи уже разложили мальчика на маленькие кусочки, всего просмотрели, изучили, но так, ни к какому выводу и не пришли. Санька проболел полгода и дела его всё ухудшались. Нину я уже ни о чём не спрашивал. О состоянии внука говорили её печальные заплаканные глаза.
       - Слушай, говорю, а давай съездим к отцу Власию, попросим его молитв. На тебя уже смотреть невозможно.
         Только не сообразили и поехали 8 марта. И так к святому человеку не попасть, а нас угораздило собраться в монастырь в выходной день. Что делать? С такой температурой мальчишку здесь на несколько дней не оставишь. Подошёл к охраннику, попросил его помочь. Тот только развёл руками, смотри, мол, народу сколько, и каждый со своей бедой.
       -  Попроси людей, отче, может, пропустят. 
          Вышел я перед людьми, рассказал про мальчика и стал просить пропустить, решил, если нужно будет, то и на коленях просить буду. Только не понадобилось. Люди, что дожидались здесь уже по нескольку дней, пропустили. Сказали:
       - Раз батюшка просит, значит действительно надо. 
          В мире, где дело есть только до самого себя, православные не потеряли способность сострадать. И снова во мне эта мысль: любить может только тот, кто в смирении переносит страдания. В благополучии человек способен на подачку, а в страдании вырастает до самопожертвования. Чтобы действительно сочувствовать, нужно соучаствовать. 
          В келью Санька зашёл с родителями. Пока подходил к батюшке, тот посмотрел на него и сказал:
       -  Всё пройдёт, это возрастное. Взял кисточку и помазал ребёнку маслом нужные места. На всё про всё три минуты. Сам я к отцу Власию не пошёл, неудобно было его время занимать.
          Возвращаемся назад, Нина говорит:
       -  Раз святой человек сказал, что болезнь пройдёт, значит так и будет. В этот день у мальчика температура не повышалась вообще. На следующий день один раз поднялась до 38, и то только на полчаса. Через неделю приехали они к нам в храм и соборовались всей семьёй. С этого дня температурные волны полностью прекратились, а Санькины родители пришли в Церковь. 
        Настоящий подвижник никогда не трубит о себе. Народ сам его находит, а они люди скромные, и везде стараются быть последними и незаметными. Помню, приехали мы в Дивеево. Люблю приезжать туда в будние дни, когда людей поменьше. Подойдёшь к раке и застынешь возле мощей. И так на душе хорошо, стоял бы и стоял. Но, рано или поздно к тебе, как правило, подходит матушка монашенка и просит помочь в алтаре. Идёшь вынимать просфоры. Монастырь-то женский и священников в нём мало, а просфор много, и даже очень много. Вот и поминаешь живых и усопших, а что делать? Кто-то же должен эту работу исполнять. 
        В боковом алтаре нас тогда собралось священников человек шесть. Стоим, вынимаем частички. Имена записываются в большие общие тетради, и таких тетрадей там много. Просфоры подносят мешками, наподобие наволочек.
        Ещё перед поездкой в монастырь хотел исповедоваться. Когда священник служит один на приходе, то исповедь для него становится проблемой. Причащаться можно и без исповеди, а душу-то всё равно чистить нужно. До принятия сана я ведь тоже с грехами воевал, если можно, конечно, так сказать. Думал, что многое уже в себе поборол, могу жить спокойно и пожинать заслуженные плоды. Да не тут-то было. Чем дальше в лес, тем больше дров. Став священником увидел, что те страсти, что считались мной окончательно разгромленными, неожиданно стали вырастать из тоненьких росточков в толстенные стволы эвкалиптов. И я понял, что борьба, на самом деле, ещё только начинается. Потому и исповедь нужна священнику, как воздух.
        Думаю, кого бы из отцов попросить меня исповедовать. Все так усердно молятся, неловко людей от дела отрывать.
        Смотрю, заходит к нам в помощь старенький согбенный батюшка. Я подумал, что это кто-то из старичков, уже, будучи на покое, доживающих свой век здесь при монастыре. Встал он напротив меня, взял копие и тоже поминает. Только, поминал он медленно. Имя прочитает, вынет частичку, подумает, потом уже положит на тарелочку. Нет, думаю, отец, мы так с тобой каши не сварим, вон какие наволочки просфор подносят. В этот момент к нам подошёл ещё один молодой батюшка и стал помогать. И вдруг, старичок обращается к нему и говорит:
       - Накрой меня епитрахилью и прочитай разрешительную молитву.
       – Батюшка, Вы хотите, чтобы я Вас исповедал?
       – Нет, ты только прочитай надо мной молитву. 
          Пока молодой батюшка молился, я подумал:
       -  Попрошу я этого дедушку меня исповедать. Ему, наверное, даже приятно будет, что я к нему обращусь, а не к молодым отцам. Поэтому и говорю старенькому батюшке, так, слегка покровительственным тоном: 
       -  Отец, поисповедуй меня. Тот в ответ, молча, кивнул головой, и принял привычную позу исповедующего. Я встал на колени и стал каяться.
       -  Вот такой грех, говорю, меня больше всего мучает. Согрешаю, батюшка, помолись обо мне. Он помолился, посмотрел на меня сверху вниз и сказал:
       -  А ты брат, больше не греши. Отошёл я от него и думаю:
       -  Действительно, как всё просто, а ты больше не греши, и всё тут.
          Вдруг, из главного алтаря к старчику спешит целая делегация из местных служащих отцов и матушек алтарниц.
       – Батюшка Илия! Батюшка Илия! Мы Вас потеряли. Матушка игуменья велела нам Вас найти и подобающим образом принять. 
          С видимым сожаление старенький священник отложил копие, и последовал за ними из алтаря. Но прежде чем положить копие, он поднял на меня глаза, и вновь повторил:
       - Ты просто не греши, вот и всё
          Я смотрю вслед уходящему старичку и спрашиваю молодого батюшку:
       - Отец, кто это? 
       - Как?! Ты не узнал? Это же Илия Оптинский!
         Уезжал я из Дивеева в приподнятом настроении. Ехал к преподобному Серафиму, хотел душу почистить, и он свёл меня с отцом Илией.
        Хорошее место Дивеево. Приезжаешь туда, и, кажется, вроде ничего не изменилось, хотя на самом деле, всё там другое, и вода, и земля, и воздух. И понимаешь это только когда уезжаешь. Переехал какую-то невидимую черту, и всё. Всё другое.
Как велик может быть человек. Через преображение его души преображается и весь окружающий его мир. Прекрасна душа - радуется и природа. Когда это понимаешь, то перестаёшь удивляться, почему мы так загадили нашу землю. 
        Кстати, та страсть, в которой я тогда каялся перед отцом Илией, порой поднимает голову, но всякий раз на помощь приходит взгляд старца и его слова: «а ты, просто, не греши». И грех отступает.