Порой камень живее иного человеческого сердца. Фото: Завражин Константин

Гордыня, злоба, зависть, алчность, укореняясь в душе, наносят ей непоправимый вред.

"Мария, здравствуйте! Агент ритуальных услуг - как сейчас помню, звали его Константин - деловито раскрыл свой портфельчик: такие обычно бывают у людей, промышляющих сетевым маркетингом, достал оттуда пачку красочных буклетов и начал свою убийственную речь.

Не знаю почему, но в моей бедной голове навеки отпечатались его черные, начищенные до блеска остроносые туфли, которые он и не подумал снять, по-хозяйски пройдя в центр комнаты. Его узкий, как будто он из него уже вырос, слегка лоснящийся на локтях черный костюм, показавшийся мне в тот день таким зловещим. Его прямые черные сальные волосы; острый, как птичий клюв, нос; глубоко посаженные, блестящие, как бусины черного агата, глаза и быстрый, цепкий взгляд, которым он окинул обстановку нашей вмиг осиротевшей квартиры.

Черный вестник

Когда Константин говорил, он как-то по-особенному артикулировал произносимое: казалось, его тонкие губы стараются, чтобы каждое сказанное слово непременно вкатилось в соответствующую лунку сознания несчастного клиента.

Прошло столько лет, но образ черного человека, навестившего мой дом в день, когда на нас обрушилась беда, является мне в кошмарных снах. Недавно, когда умерла мама моей подруги и мы с сестрой взвалили на себя похороны, я убедилась, что ритуальные агенты бывают разными: сейчас они заявляются к вам со своим навязчивым сервисом почти сразу, не только по наводке из морга, но и от милиции и из больниц. В случае с мамой моей подруги таким вестником смерти стал вполне себе жизнерадостный добрый молодец с румянцем во всю щеку, пшеничными кудрями и белесыми бровями над оловянными пуговицами глаз.

Но в тот злополучный день, когда милиция сообщила, что наконец тело моего старшего сына найдено и опознано, в мой дом вместе с бедой пришел именно такой вот черный человек. Открыв ему дверь, я мгновенно, еще до того, как он представился, поняла, кто это, и выставила младшую дочку на улицу. Друзья, выехавшие ко мне, минут за пять до того позвонили и сказали, что стоят в пробке. Так я осталась с этим человеком один на один.

С постелью, бахромой и инкрустацией

Мария, я прожила непростую жизнь, чего только ни перевидала, но до сих пор для меня остается необъяснимой загадкой: из чего сделаны люди, убивающие нас, когда нам плохо? Убивающие словом.

Аккуратно разложив свои глянцевые буклеты, агент Константин приступил к работе. "Гробы попроще, гробы отделанные атласом, гробы с постелью и с бахромой, специальное предложение - гробы, инкрустированные под..." Да не помню я, отказываюсь помнить, инкрустированный под что! Чудовищный, еще не осознанный за четыре дня поисков моего сына факт его гибели, гибели моего такого веселого, такого доброго, такого живого мальчика, мгновенно обретал реальность. Реальность, возведенную мертвенным холодом слов, каменными глыбами, падающими на меня. Реальность жестокости, реальность бесчувственности, реальность не столько смерти, сколько мертвенности - когда вокруг нет ни намека на жалость или любовь.

Если бы не эти четыре дня поисков, метаний от надежды к отчаянию, у меня, я думаю, хватило бы сообразительности и сил отдать все имеющиеся в наличии деньги - только бы не слышать всех этих слов: "венок, услуги по макияжу тела..." Но, как я сейчас понимаю, никаких сил у меня тогда не было. Я не то чтобы соскальзывала в обморок, нет. Просто та тупая боль с чувством тяжести, боль, уже четыре дня как поселившаяся у меня в груди, вдруг проснулась и начала нестерпимо жечь. Ей стало тесно, она ушла куда-то за грудину, но и там надолго не задержалась, начала расти, туда к левой руке, которая начинала неметь, и липкий страх - вестник того, что смерть где-то рядом, - пронзил все мое существо. Боль все росла, зато голос черного агента - спасибо боли! - отдалялся от меня все дальше и дальше... И вдруг, как чудо, как спасительный дар небес, безжалостную пелену опутывающей меня мертвечины прорезал резкий звук телефонного звонка. Этот звонок меня спас.

Мария, бывают ситуации, которые иначе, как чудом, не назовешь. Кто-то скажет про них "случайность", кто-то назовет "совпадением", но я знаю: это Божье чудо.

Голос любви

В начале девяностых я устроилась на подработку в один из медицинских центров. Еще были живы и моя мама, и муж, впоследствии "сгоревший" от рака, и старший сын - тогда стеснительный долговязый подросток. А младшей, Ляльке, сегодня студентке, было всего три года.

Тот медцентр был уникален, он собрал асов в своем деле: гомеопатов, мануальщиков, докторов, занимающихся акупунктурой. Но даже среди всех этих светил выделялась Людмила Ильинична, сухенькая, опрятная старушка - не просто диагност от Бога, доктор, каких поискать. С тихим ласковым голосом, застенчивой улыбкой близорукого человека, она так уверенно и умело начинала тебя ощупывать, то поглаживая, то надавливая, то вкрадчиво отступая от больного места, но потом неизменно к нему возвращаясь, что, казалось: для ее умных рук в твоем организме не оставалось тайн. И само касание этих зрячих, умелых и любящих рук уже дарило тебе надежду, что все обойдется, все будет хорошо.

Жила Людмила Ильинична исключительно работой и кошками - их у нее было штук семь. Мужа она потеряла рано, года через три после свадьбы: физик, аспирант, он попал под лавину в горах, сын погиб в Афганистане.

Было у Людмилы Ильиничны еще одно уникальное по нашим временам качество: она была закоренелой бессребреницей - вечно находила причины, не позволяющие ей брать с пациентов те деньги, какие брали другие врачи. Думаю, именно это, а не возраст, стало причиной того, что Людмилу Ильиничну из медцентра выдавили.

Помню, лет через пять-шесть случайно встретила ее на московской морозной улице - постаревшую, в вытертой шубе и залатанных перчатках: внимательно глядя вниз, она осторожно переставляла ноги в стареньких ботиках, боясь поскользнуться. Обрадовавшись встрече, Людмила Ильинична рассказала, что ездила за молоком - довольно далеко, замечу вам, ездила потому, что там оно намного дешевле. В тот день я получила и отпускные, и премиальные, деньги по тем временам значительные, и совсем для меня не лишние - мужа уже приговорили: рак. Но, повинуясь не столько доброте - уж с вами буду честна! - сколько невыносимости видеть Людмилу Ильиничну в таком унизительном положении, я, боясь, что не возьмет, сунула ей в потертую сумку всю пачку.

"Наточка, я, как только поправлю свои денежные дела, обязательно все верну! - сослепу, в темноте, Людмила Ильинична, подозреваю, даже и не поняла, каков размер суммы. - Ты знаешь, мне самой мало надо, но мои котики, не могу видеть, как они недоедают..." - "Знаю, Людмила Ильинична, знаю, вы - человек долга, берите, вернете, когда сможете..." - бормотала я, сгорая от стыда и жалости...

Когда в тот злосчастный день я наконец нашла в себе силы оторвать взгляд от черного агента ритуальных услуг Константина и протянула руку к надрывающемуся телефону, то в трубке я услышала чистый, полный любви и жизни голос Людмилы Ильиничны: "Наточка, радость моя! Солнышко! Прости, что так затянула со своим долгом, столько лет! Но я про него помнила, я за тебя молилась! Знаешь, я сегодня только вот прилетела - приглашали в Штаты, на консультацию. Вернулась и сразу к тебе - долг отдать. Сейчас расскажу, что у меня там, в Америке..." Я слушала этот полный любви и жизни голос, и он возвращал меня к жизни".