Последнее десятилетие постоянно поднимается и там и тут тема славянского Язычества, т.н. дохристианской веры народов славянской группы. Разговоров и споров было много, но никакой четкой картины видения этого вопроса нет. Современные нео-язычники обычно заняты не реконструкцией древних верований и обретением утерянного наследия предков, а выдумыванием безграмотных мистификаций с целью создать себе имя или просто от нечего делать. Эти всевозможные "новые волхвы" некто иные как бездарные массовики затейники, многие из которых даже не скрывают своего неславянского происхождения. Они сами выдумывают безграмотные мифы, веды, книги, не имеющие ничего общего с реальной исторической действительностью и проводят самопальные ритуалы, часто кончающиеся обильными алкогольными возлияниями. Серьезно воспринимать их писанину немыслимо для психически здорового человека, они собирают вокруг себя кучки малолетних маргиналов, среди которых находят почет и уважение. Оставим им их епархию и подумаем, а что еще мы знаем о забытой вере наших далеких предков? Ответ крайне неутешителен для нас: объективных исторических данных крайне мало. А так называемый "мистический опыт" нужно основывать на правдивых источниках , иначе мы рискуем впасть в опасное сочинительство и заниматься чем угодно ,но не возрождением веры предков .По этому перед тем как начать на этом сайте широкомасштабную работу с энергиями славянского эгрегора и каналами древних Богов Руси , я бы хотел ознакомить читателей с небольшим историческим исследованием на эту тему , проведенным исследовательским отделом школы магии "Никта". Целью этой работы должна стать выработка объективной позиции и создание почвы для дальнейших размышлений. В голове интересующегося человека возникнет множество вопросов, встанет ряд проблем, в том числе: "А, что нам со всем этим делать?" Но лишь достоверные данные могут предоставить ключ к пониманию семантики ритуалов и дать настройку на нужные нам энергии. Именно поэтому необходимо привлечение аутентичных исторических данных, достоверность которых подтверждена современной российской наукой.
В своем небольшом эссе я собираюсь рассмотреть и проанализировать то немногое, что известно нам о славянском язычестве Х в. из сочинений арабского путешественника Ибн Фадлана и византийского императора Константина Багрянородного. Эти два источника представляют, несомненно, огромный интерес для историков, поскольку они были созданы в то время, когда на территории Древней Руси еще повсеместно господствовали языческие верования. Их сообщения не имеют негативной окраски и не похожи на хулительные отзывы, которые можно встретить у русских книжников, писавших на эту тему. К тому же большинство известных нам источников по данному вопросу были написаны много позже крещения Руси, что, само собой, повлияло на степень их объективности и достоверности. Так что перед нами совершенно уникальные рассказы, один из которых повествует о жертвоприношениях и ритуальных действиях на острове Св. Григория, а другой рисует сцену похорон знатного руса. Таким образом, мы имеем дело с двумя неотъемлемыми частями языческого культа: жертвоприношением и погребальным обрядом.
Своей задачей я вижу анализ имеющихся источников с целью ответа на вопрос: "Что представляло собой славянское язычество, и каким виделось оно авторам рассматриваемых сочинений?" Задача, безусловно, не из легких, учитывая явную недостаточность фактического материала, тем более что оба источника представляют собой скорее географический и этнографический очерк, нежели описание славянских языческих обрядов. Я сознательно не провожу исследования оккультной стороны вопроса, дабы не вносить путаницы в эту сложную проблему, где налет мистики окончательно смешает карты и не даст читателю сделать собственные выводы.
В историографии по данной теме можно выделить два направления: это литература, посвященная славянскому язычеству вообще, и статьи, написанные непосредственно по поводу тех мест в сочинениях Ибн Фадлана и Константина Багрянородного, которые интересуют нас в свете данной темы. К первой группе работ можно отнести книги Б.А. Рыбакова "Язычество древних славян" и язычество Древней Руси", а также книги исследователей В.В.Иванова и В.Н. Топорова "Исследования в области славянских древностей" и "Славянские языковые моделирующие семиотические системы". На мой взгляд, эти работы являются наиболее важными и авторитетными при изучении избранных сюжетов.
Если говорить о второй категории работ, то мои изыскания непосредственно опираются на исследования В.Я. Петрухина. Речь идет о статье в сборнике "Секс и эротика в русской традиционной культуре" под названием "Варяжская женщина на востоке: жена, рабыня или "валькирия", книге "Начало этнокультурной истории Руси IX-XI вв." В этих двух работах подробно рассматривается описанная Ибн Фадланом сцена кремации знатного руса, ставшая отправной точкой для данной работы.
Я привлекаю также книгу украинского исследователя Д.М. Дудко "Матерь Лада", где автор выражает свое отношение к информации, содержащейся в трактате Константина Багрянородного. Позиция Д.М. Дудко, учитывая крайнюю скудость источниковых данных, показалась мне несколько претенциозной и недостаточно мотивированной.
Характеристику источников мне кажется целесообразным начать с "Записки" ("Рисале") Ибн Фадлана, являющейся наиболее оригинальным арабским источником по истории Восточной Европы Х в. В июне 921 г. из Багдада отправилось посольство, во главе которого стоял некий Сусан ар-Расси, а секретарем был не известный нам по другим источникам Ибн Фадлан. Целью посольства была дипломатическая миссия в Волжскую Булгарию, искавшую помощи в борьбе с хазарами у багдадского халифа ал-Муктадира. Отчет Ибн Фадлана об этом путешествии представляет собой непринужденный рассказ, изобилующий интересными этнографическими наблюдениям и не лишенный литературных достоинств. Он касается многих народностей, населявших в Х в. Восточную Европу, - хазар, булгар, русов, башкир, огузов. Для историка Древней Руси особую ценность представляет тот факт, что в Булгаре Ибн Фадлан наблюдал прибывших туда купцов-русов и оставил в своей "Записке" подробное описание их образа жизни, верований, погребального обряда, а также их внешнего облика. Установлено, что описанные Ибн Фадланом обрядовость и внешний вид русов выдают в них скандинавов, хотя они также не лишены славянских и финских черт.
Если говорить о самом документе - "Записке", - то следует упомянуть о том, что сокращенный вариант рассказа Ибн Фадлана был включен в географический словарь Йакута и в таком виде впервые стал известен европейским ученым в XIX в. Позже, в 20-е гг. ХХ в., востоковед А.З. Тоган обнаружил в Мешхеде рукопись с более точным текстом "Записки". В 1937 г. фотокопия мешхедской рукописи была передана в дар Академии наук СССР правительством Ирана.
Что касается трактата "Об управлении империей" Константина Багрянородного, то это сочинение носит отчасти справочно-энциклопедический, отчасти познавательно-дидактический характер. Написано оно было в 948-952 гг. и адресовано сыну императора Константина Роману. Трактат дает практические наставления по внешнеполитическим вопросам, приводит сведения о "варварских" народах, с которыми Византия имела те или иные контакты: печенегах, хазарах, русских, болгарах, венграх; содержит ряд историко-географических и этнографических экскурсов - об арабах, Испании, Италии, Далмации, о хорватах и сербах, о Северном Причерноморье и Кавказе. "Об управлении империей" не было произведением для широкой публики: политические рекомендации будущему императору не предназначались для общественного оглашения. Трактат дошел до нас в единственном списке, изготовленном, вероятно, с оригинала в 1059-1081 гг. по заказу кесаря Ионна Дуки. Это значит, что произведение не покидало придворных кругов. На него нет ссылок ни у современников, ни у историков более позднего времени.
Трактат "Об управлении империей" содержит важнейшие свидетельства, касающиеся древнерусской истории. В главе IX описывается плавание караванов судов росов по пути "из варяг в греки". При этом перечисляются древнерусские города, оказавшиеся на пути следования: Новгород, Смоленск, Любен, Чернигов, Вышгород, Киев, Витичев, являвшиеся важными центрами древнерусского государства. Константин упоминает также русских князей Игоря и Святослава, называя их на византийский манер "архонтами России".
В интересующем нас фрагменте трактата описывается языческий ритуал жертвоприношения, совершаемый росами по пути в Византию на острове Св. Григория (Хортице). Культовые реалии в описании Константина позволяют искать их корни, как в скандинавской, так и в славянской традиции.
Переходя непосредственно к рассмотрению самого отрывка, следует сказать, что, скорее всего автором интересующего нас вкрапления был некий участник посольства, отправленного на Русь из Византии. Видимо, его сведения были впоследствии включены в состав сочинения императора Константина. Более того, четкое и правильное соотнесение названий днепровских порогов с их описанием позволяет высказать предположение о том, что у этого неизвестного автора были свои информаторы из числа лиц, сопровождавших его во время плавания, по меньшей мере, до острова Св. Григория. Учитывая же высокую степень точности передачи "росских", т.е. скандинавских, названий порогов, можно также предположить, как это делает большинство исследователей, что этим информатором был один из "росов" - член великокняжеской дружины, скандинав по происхождению, хорошо владевший и древнерусским языком. Не исключено также, что он находился в конвое, сопровождавшем византийское посольство на обратном пути в Константинополь. Т.е. теоретически, он мог быть участником ритуала, совершенного росами на острове Св. Григория и виденного византийцами.
Судя по всему, место совершения ритуала было выбрано "росами" не случайно. Дело в том, что, по свидетельству все того же византийского автора, перед островом Св. Григория по пути следования каравана находился Струкун (в переводе "Малый порог"), а за ним - переправа Крария. Эта переправа имела ширину ипподрома, а длину, с низа до того [места], где высовываются подводные скалы, - насколько пролетит стрела пустившего ее отсюда до туда. Ввиду чего к этому месту спускаются пачинакиты (печенеги) и воюют против росов. После того как пройдено это место, они достигают острова, называемого Св. Григорием "От этого острова росы не боятся пачинакита, пока не окажутся в реке Селина" . Следовательно, если разделить путь росов через днепровские пороги на несколько этапов, то остров Св. Григория оказывается своего рода перевалочным пунктом, где кончается один "этап" и начинается другой.
Исходя из данных источника, росы очень боялись неожиданных нападений печенегов, и весь путь их движения по этому отрезку Днепра как бы подразделялся на зоны возможной опасности печенежской атаки и участки, где росам можно было не опасаться "пачинакита". Автор неоднократно упоминает о печенежской угрозе безопасности росов, ведущих свои ладьи по Днепру: "…и росы озабочены тем, чтобы иметь мир с печенегами". Исходя из сказанного, можно сделать некоторые предположения относительно целей жертвоприношения на этом острове. Например, росы могли благодарить своих богов за то, что им удалось преодолеть опасный участок пути, и просить у них помощи для преодоления будущих трудностей. Однако эта догадка навсегда останется лишь одним из возможных объяснений.
Сами же жертвоприношения в описании автора выглядят так: "На этом острове они совершают свои жертвоприношения, так как там стоит громадный дуб: приносят в жертву живых петухов, укрепляют они и стрелы вокруг [дуба], а другие - кусочки хлеба, мясо и что имеет каждый, как велит обычай. Бросают они и жребий о петухах: или зарезать их, или съесть, или отпустить живыми. "
Из источника не ясно, каким именно богам сотворяли требы росы. Но некоторые соображения возникают благодаря упоминанию в отрывке "громадного дуба". Дело в том, что у индоевропейских народов это дерево часто посвящалось небесным богам, среди которых фигурирует Перун, бог грома, чье имя восходит к корню пер- ("бить"); в польском языке piorun означает "молния". Молния также считается неотъемлемым атрибутом этого божества. Учтем, что дуб - это дерево, в которое часто попадают молнии как проявления бога-громовержца. Причем это достаточно распространенный мифологический сюжет. Также и у балтов - бог грозы Перкунас (аналог славянского Перуна) носит имя, родственное индоевропейскому корню, означающему "дуб".
Отметим также, что под именем Перуна росы, будучи скандинавами по происхождению, воздавали почести германскому богу Тору, как бы ассоциируя его с его славянским аналогом. В норвежской мифологии мать Тора зовут Фьоргун - имя, также происходящее от слова "дуб". Однако в пользу того, что варяжская русь (росы) поклонялись именно славянскому богу, а не его скандинавским парадигмам, говорит то, что, по мнению большинства исследователей, росы переняли у славян веру в их богов еще со времен договоров Олега с греками.
Кроме того, в пользу версии о поклонении Перуну говорит и то, что вокруг дуба росы укрепляли стрелы - орудия войны. А ведь, как известно, Перун, в позднейших модификациях славянского пантеона, исполнял также функции бога войны и был покровителем князя и дружины. Здесь уместно вспомнить гипотезу Г.Г. Литаврина о том, что информатором автора данного рассказа был некий скандинав-дружинник. Вспомним также еще раз о том, насколько необходима была росам военная удача ввиду уязвимости их положения, когда они вынуждены были перетаскивать свои ладьи по суше.
Посмотрим теперь, как приведенные выше сведения соотносятся с данными "Записки" Ибн Фадлана. Тот пишет: "Я видел русов, когда они прибыли по своим торговым делам и расположились у реки Атыл (тюркское название Волги). И как только их корабли прибывают, выходит каждый из них, неся с собой хлеб, мясо, лук, молоко и набиз (хмельной напиток), чтобы подойти к длинному воткнутому (в землю) бревну, у которого (имеется) лицо, похожее на лицо человека, а вокруг него маленькие изображения. Итак, он подходит к большому изображению и поклоняется ему, потом говорит ему: "О, мой господь, я приехал из отдаленной страны, и со мной девушек столько-то, и столько-то голов соболей, и шкур", - пока не назовет всего, что прибыло с ним из его товаров. Потом оставляет то, что имел с собой, перед бревном. "Итак, я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца, чтобы он покупал у меня и не прекословил бы мне". Потом он уходит."
В этом эпизоде мы видим несколько моментов, сходных с отрывком из сочинения Константина. Во-первых, его автор точно так же никак не идентифицирует бога, которому поклонялись русы, даже несмотря на то, что он пишет от лица одного из приносящих жертву. Во-вторых, в приведенном Ибн Фадланом списке того, что подносят русы бревну, на первом месте значатся хлеб и мясо, то есть то же самое, что приносили росы, высадившиеся на острове Св. Григория, к "громадному дубу". Наконец, в-третьих, не забудем, что и в том и в другом случае описываемые действия русы производят, отправляясь по торговым делам и входя в контакт с иноземными купцами.
Далее в своей "Записке" Ибн Фадлан рассказывает об обряде похорон знатного роса, увиденном им на той же стоянке. Он описывает обряд, продолжавшийся несколько дней, во время которого росы соорудили погребальный объект, состоящий из ладьи, на которой был установлен шатер с телом покойного, богатой утварью, оружием, доспехами и украшениями. Из слуг умершего была выбрана девушка, которая по собственному желанию согласилась последовать за господином в царство мертвых. На протяжении нескольких дней она принимала участие в погребальных торжествах, где ей отводилась особая роль, она веселилась и пила хмельной напиток вместе со всеми, пела песни, одетая в дорогие украшения. В последний день похорон, продолжавшихся пять дней (автор сообщает, что на протяжении всего этого времени тело находилось в ладье, специальным образом обработанное медом, из чего можно заключить, что росам были знакомы приемы мумификации), росами был совершен обряд, в процессе которого на ладье ритуально закалывались два быка и несколько овец. Девушка прощалась со всеми присутствовавшими, входила в шатер, в котором находился умерший, где пожилая женщина, которую арабский автор называет "ангел смерти", перерезала ей горло при помощи длинного остро отточенного ножа. После этого убитая, завернутая в дорогие ткани и одетая в богато украшенную одежду, клалась рядом с умершим. Специальные люди поджигали заранее обложенную дровами ладью, и когда все сгорало, на месте ладьи сооружался земляной курган с установленным на вершине деревянным столбом.
Этот обряд явно имеет скандинавское происхождение и, видимо, был принесен на Волгу скандинавами - росами, которые продолжали осуществлять свою ритуальную практику, проживая среди славян. Обряд свидетельствует о наличии развитых представлений о загробном мире и смерти. Характерно использование ладьи в качестве погребального объекта и средства перехода из мира живых в мир мертвых, присущее многим культурам со времен древнего Египта, где саркофаги фараонов часто изготовлялись в виде ладьи. У викингов в VIII-X вв. был распространен обычай сжигать своих покойников в выдолбленных из цельного ствола дерева ладьях, пущенных в открытое море. Обряды, во время которых происходили убийства слуг или жен знатного человека, были также широко распространены как в древнем мире, так в средние века в Сасанидском Иране и Индии, где обычай ритуального самосожжения жен на похоронах мужей просуществовал вплоть до его отмены англичанами в середине XIX в. Все это позволяет сделать вывод о том, что славянские верования на основе общей индоевропейской модели и соответствовали уровню общественного развития при разложении родоплеменного строя.
Во-первых, можно предположить, что религиозные верования играли в жизни славян весьма значительную роль, поскольку, как мы видим из источников, перед важными и ответственными начинаниями росы, и, следовательно, славяне, отправляли соответствующие обряды.
Во-вторых, мы можем говорить о наличии специальных мест (о так называемых "капищах"), где производились славянские ритуалы. Эти места были связаны с какими-то церемониальными атрибутами (дуб, идолы), связанными с божествами славянского пантеона.
В-третьих, у славян имелась развитая практика жертвоприношения животных (сообщения об убийствах петуха в обоих источниках и т. д.) и подношений различной пищи своим богам. Нельзя также исключать возможность человеческих жертвоприношений, исходя из сообщений Ибн Фадлана. Но были ли это жертвоприношения богам или же они были связаны исключительно с похоронным обрядом, принесенным из Скандинавии росами, сказать невозможно ввиду скудности фактического материала.
В-четвертых, нужно еще раз подчеркнуть тезис о наличии развитого представления о загробном мире, о чем, в частности, свидетельствует добровольная готовность девушки идти на смерть вслед за своим господином. Видимо, на том свете у россов существовало некое подобие "рая", иначе, почему девушка с радостью решила бы умереть…
Эти представления, видимо, представляли собой преобразованную и модифицированную форму культа предков, который, как известно, были свойствен всем архаичным обществам.
Насколько мне удалось понять, основная проблема, с которой сталкивается исследователь при изучении славянской обрядности, как и всего комплекса дохристианских верований славян, - это скудность источниковой базы. И потому любые попытки реконструкции языческой религии славян могут строиться только на аналогиях и часто зависят от уровня фантазии авторов, пытающихся их воссоздать. Что же касается картины, которая видится мне на основании изучения двух фрагментов источников, то она целиком укладывается в мои представления о языческих обрядах у индоевропейцев. Достаточно вспомнить почитание дуба, который в силу естественного положения вещей был царем среди деревьев Европы: чтобы убедиться в этом, достаточно один раз побывать в лесу, где растут столетние деревья. Дуб как священное дерево почитался галлами, германцами, скандинавами, да и, наверное, остальными жителями Европы. Неудивительно, что именно дуб стал основным объектом почитания и поклонения в святилище на острове Хортица.
Что касается самой процедуры жертвоприношения, то в ней тоже нет ничего особенного - вспомним хотя бы тот факт, что петух как жертвенное животное был широко распространен и использовался в этой роли многими народами Европы, в частности римлянами.
Сама идея - умилостивить богов накануне опасного перехода - также выглядит естественной, поскольку язычники, так же, впрочем, как и христиане, обращаются к воле высших сил именно тогда, когда чувствуют, что их собственных сил может не хватить для благополучного исхода дела и что жизнь находится во власти не зависящих от них обстоятельств. Отсюда - обращение к мантическому обряду бросания жребия, являющемуся характерным признаком древней веры в судьбу, то есть в силу, которая ни от кого не зависит и которая определяет всё, следуя лишь своим слепым законам.
Таким образом, данные источника свидетельствуют о том, что обряд жертвоприношения у славян, по сути, не отличался от аналогичного обряда других народов Европы.
Второй источник ("записка" Ибн Фадлана) добавляет только деталь - наличие идола ("воткнутое в землю бревно, у которого имеется лицо, похожее на лицо человека") . Что касается самой процедуры жертвоприношения, то оба источника излагают ее примерно одинаково. И в том и другом случае целью является ниспослание удачи (в первом случае она должна помочь уберечься в опасном путешествии; во втором - способствовать удачной торговле).
Если говорить о похоронном обряде, то росы - сторонники трупосожжения, которое они считают более подобающим по отношению к покойникам, чем трупоположение, о чем они не преминули сообщить Ибн Фадлану во время его путешествия.
Да и отдельные элементы похоронного обряда позволяют провести аналогию с практикой других народов, населявших Европу. Здесь четко прослеживается разница в имущественном положении: вождей и представителей знати хоронят с гораздо большей пышностью; обязательным атрибутом захоронения является курган. Количество вещей, которое кладется в захоронение, также указывает на имущественное расслоение. Кроме того, встречаются человеческие жертвоприношения - обряд, существовавший в древности у жителей Междуречья, а в Индии сохранявшийся до достаточно поздних времен.
Меня заинтересовал момент, из которого можно сделать вывод о возможном наличии определенных элементов техники мумификации, что, в свою очередь, говорит об универсальности погребальных обрядов у многих народов. Когда я читал описание Ибн Фадлана, меня не покидало ощущение, что все описанные им детали я уже знаю из истории других культур.
Ключевым выводом моего исследования является положение о том, что языческая культура древних славян представляла собой открытую систему и была подвержена многим внешним влияниям. В обрядах славян больше общего, чем особенного, они типичны для многих культур народов Европы и Азии. Можно даже говорить в этой связи об определенной общей для всех индоевропейцев языческой культуре, в которой стандартные положения и типовые обряды сочетаются с "местной" спецификой, определяемой географическими факторами.
Не вдаваясь глубоко в спор исследователей язычества по поводу тезиса Е. В. Аничкова "об особенной убогости язычества на Руси" , я все же полагаю, что следует скорее говорить об убогости источниковой базы подобных исследований. Вместе с тем можно предположить наличие у славян мифологической системы, не менее развитой, чем аналогичные представления других народов. Впрочем, это лишь предположение, которое в ближайшее время будет весьма затруднительно доказать либо опровергнуть.
|
