В благочестивых книгах, доставшихся мне по наследству, я нашел старую
почтовую открытку времен Первой мировой войны. На ней догорала
вечерняя заря, и только что на поле сражения закончилась кровавая
схватка. В одной из воронок лежал и смотрел в небо умирающий от ран
молодой солдат. В бреду или на самом деле он видит летящего над ним
белоснежного ангела с золотым венком в руках и надписью на лентах, что
нет больше подвига, чем отдать жизнь за други своя.
Это навело меня на размышления о святом остатке на земле: о семье
праведного Ноя, о Лоте, спасшемся из Содома, о святых Апостолах и о том
святом остатке, которые поверили в учение Христа и не принимали
участия в Его распятии. Это были те дрожжи, о которых упоминал
Христос, и которые заквасили христианскую квашню мира сего… И в
тридцатые годы богоборческого XX века, когда большевики гнали и
искореняли из русских душ кроткого Христа, когда железные птицы только
начинали летать над Русью, высматривая в лесах тайные поселения
людей, не признавших красные власти, когда одни отрекались от Христа,
другие забыли Его, третьи охладели к вере… на Руси остались люди,
которые крепко хранили веру православную и были согласны скорее умереть
в сталинских лагерях и тюрьмах, нежели отречься от Христа. Вот об
одном таком святом остатке и пойдет речь, потому что в те годы снялась с
места и двинулась на север в леса целая деревня. Люди этой деревни
крепко держались друг за друга и за веру православную. А снялись они с
места потому, что из райцентра приехали казенные партийцы в черных
кожаных куртках, черных картузах с красной звездой и нешуточными
наганами. Приехали они загонять народ в колхоз. Мужики на сходке
заупрямились: кому охота отдавать свое кровно нажитое в общие руки. А
те сразу взъерошились и сквозь зубы шипяще пригрозили, что в следующий
приезд будут всех поголовно раскулачивать и отправлять в ссылку.
Ночевать они отправились в поповский дом. Всю ночь шумели, пели: "Смело
мы в бой пойдем за власть советов", а также крепко пили
реквизированный в деревне самогон. Под утро дом загорелся. Казенные
люди нагишом выскочили во двор… Полураздетые мужики везли к месту
пожара бочку с насосом. Да где там! - все сгорело дотла. Ночевавший в
церкви батюшка, завидев пожар в своем доме, начал выносить из храма все
самое ценное и святое. Огонь перекинулся на церковь, с треском и
грохотом повалилась деревянная колокольня, и к утру осталось только
черное пепелище. Закопченным голым партийцам вынесли для прикрытия срама
какие-то рваные гуньки. Они, одевшись, реквизировали лошадь с
телегой и уехали в город, обвинив крестьян в злостном поджоге и
обещались вернуться с милицией и судом. Вот тут-то мужики и зачесали
затылки, собрали деревенский сход вместе со вдовым батюшкой, и все
судили-рядили: сдаваться или бежать. Наконец, встал батюшка, осенил
себя крестным знамением и сказал, что всей деревней надо срочно
уходить, забрав все, вплоть до собак и кошек, вынув стекла и сняв
двери в избах. Бежать и сокрыться в северных лесах, где можно будет
свободно дышать, Богу молиться и от колхоза избавиться. Говорят, что
Россия большая, а спрятаться негде. Но это больше к нашему времени
относится, когда развелось много самолетов, вертолетов. Русскому же
мужику с места сняться, что раз плюнуть. Ему ума не занимать, он и на
голодном острове двух генералов прокормит. Так что составился обоз
со всем скарбом и скотом.
Ехали по ночам, днем прятались в лесах и рощах, чтобы не высмотрел их
чей-нибудь иудин глаз и не донес начальству. Конечно, были кое-какие
встречи, и на расспросы приходилось лукавить: "Бо начальство нас
переселяет на новые земли по разнарядке". Это казенное слово всегда
действовало безотказно, и дальнейшие расспросы прекращались. Потом обоз
свернул на торную дорогу и шел открыто, останавливались только на
кормление лошадей, на ночлег и дневной отдых. Во время отдыха батюшка
всегда служил благодарственный молебен, иногда даже с водосвятием.
Старики на сходках, оглаживая бороды, говорили: "Чем далее забредем,
тем вернее спасемся". И они выбирали такое место, чтобы и земля была
родючая, чтобы в половодье не затопила вода, чтобы горами быть
сокрытыми, и на много верст кругом чтоб человечьим духом и не пахло.
Наконец, старики нашли глухое и отдаленное межгорье с речкой, где
водилось только дикое зверье и непуганая птица. Еще их привлекло то,
что здесь были свежие лесные гари, сулившие хорошие урожаи. На новом
месте прежде всего отслужили благодарственный молебен и поставили
двухметровый поклонный крест. Сделав балаганы и шалаши, крестьяне
первым делом начали разрабатывать землю под пашню на гарях. Трудились и
старые, и малые. В плуги впрягали по несколько лошадей, да еще и
сами тянули, поскольку земля была нетронутая. Она была годна под
рожь, овес, ячмень и картошку. Батюшка окропил поле святой водой и
первый вышел с лукошком, разбрасывая семена во имя Отца, и Сына, и
Святаго Духа. Речка, протекавшая в межгорье, изобиловала рыбой, и
мужики, походив с бреднем, наловили рыбу на всю общину. После сева
стали обустраивать жилье. Нарубили впрок бревен и сложили
отстаиваться на год, а пока нарыли землянки с печками, полатями и
окнами в крышах. Домик срубили только для батюшки, которого всячески
берегли, поскольку другого взять было негде, да и сам он был
благодатный и люб народу. Хотели еще срубить и храм Божий, но Бог
указал уже готовый храм в пещере, которую обнаружил деревенский
пастух. Пещера была сухая и имела форму вытянутой коробки без внешней
стенки. Мужики поставили эту недостающую часть из бревен, прорезали в
ней окна и дверь. Слава Богу, что о.Иоанн успел вынести из горящей
церкви антиминс, миро, церковные сосуды и книги. Мужики быстро
оборудовали церковь, сделав все как положено: солею, иконостас,
Престол и жертвенник. Люди нанесли иконы и утварь. Старухи сшили
батюшке облачение, и о.Иоанн освятил храм во имя иконы Пресвятыя
Богородицы Казанския. К осени Бог дал неплохой урожай. Убрали
зерновые, заложили в ямы картофель, засолили капусту. Снег лег в
ноябре и завалил все подходы к селу. Дров заготовили много, поэтому в
просторных землянках было всегда тепло. Из труб над землей курились
дымки, бабы с коромыслами ходили по воду на речку к проруби, дети
катались на санях с горок, весело бегали и лаяли собаки, и деревня
жила себе без печали. Службы в храме были по субботам, воскресеньям и
в праздники. Воскресным утром все обитатели деревни шли в храм, где
батюшка правил обедню. В пещере сложили печь, и в храме было тепло и
уютно. Исповедь длилась долго. С сокрушенным видом и поникшей головой
люди подходили к аналою, и батюшка из самой глубины души вынимал
духовную скверну, накладывал эпитимии, давал наставления. Пока
монахиня Лукерья высоким строгим голосом читала Часы, батюшка
занимался проскомидией, вынимая частицы из просфор за здравие и
упокой. Наконец, батюшка возглашал: "Благословенно Царство Отца, и
Сына, и Святаго Духа, и ныне и присно, и во веки веков". Хор дружно
пропел: "Аминь!" Клирошане пели, а батюшка читал в алтаре молитву
первого антифона: "И сотвори с нами и молящимися с нами богатые
милости Твоя и щедроты Твоя".
И древнее православное Богослужение текло своим чередом. После
причащения Святыми Дарами батюшка сказал проповедь, назвав прихожан
малым стадом Христовым, последним святым остатком. В конце проповеди
батюшка давал наставление прихожанам потреблять сушеную черемшу,
квашеную капусту, проращивать и есть хлебные зерна, чтобы в деревне не
завелась вредная болезнь - цинга. О.Иоанн в проповедях говорил:
"Господь помог нам вырваться из советской трясины, и пока мы Господом
хранимы, нам не следует знать, что там за горами делается. Скажу
только: страшные дела там творятся. Святые храмы рушатся, народ не
имеет ни крещения, ни святого причастия, ни христианского погребения,
святые мощи угодников выбрасываются на поругание, святые образа
сжигаются на кострах, брак попран, Закон Божий в школах запрещен. Но
Бог поругаем не бывает, со временем эта богоборческая власть сгниет и
повалится смрадным трупом. И вот тогда мы, святой остаток, объявимся и
будем учить людей, что Бог жив, и призывать всех к покаянию, чтобы
получить от Господа прощения и не погибнуть на веки".
Зима пришла лютая, снегом занесло землянки по самые трубы, и мужики не
успевали расчищать дорогу к проруби и церкви. Из тяжелых туч
безпрерывно сыпался снег, от мороза гулко лопались и трещали стволы
деревьев и, учуяв скот, кругом деревеньки рыскали голодные волки… А в
полутемных землянках начали болеть маленькие дети, некоторые умирали,
но нарождались новые, оповещая всех пронзительным воплем. По случаю
маленьких покойников пришлось ладить деревенское кладбище - погост.
Батюшка совершил чин освящения участка и нарек кладбище Архангельским.
Прошло несколько лет, деревня обстроилась и в землянках уже не жили,
народу стало больше, да и на кладбище крестов прибавилось тоже.
Господь пока хранил деревенских от всевидящего грозного ока НКВД, и
деревня жила себе по святоотеческим законам Христовым. На речке была
устроена мельница на два постава, и жители всегда были с мукой и
хлебными припасами. Конечно, пшеница здесь не вызревала, но рожь,
ячмень и овес хорошо прижились и давали неплохие урожаи. Самым
почтенным человеком в деревне был о.Иоанн. Хлопот у него было много:
он был и пастырь, и судья, и врач, и школьный учитель, обучая
ребятишек грамоте и Закону Божьему. Меж тем годы брали свое, и
батюшка уже ходил, подпираясь посохом, и часто недомогал, но дел
своих не оставлял. И, хотя XX век приближался к своему преполовению, у
всех деревенских и, в частности, у этих людей, не было паспортов, и
они со своими детьми были беглыми рабами своего социалистического
государства. Они не были одиноки в своем протесте и бегстве от
властей: в Сибирской тайге в те времена было немало тайных скитов,
где теплилось христианство, но это были больше старообрядческие
общины. Но вот был и случай, когда в лесах скрылась целая община
русской православной церкви… Жители межгорья особенно не нуждались в
чем-либо. Все, что было им необходимо, производили сами: из золы и
жира варили мыло, из серы, селитры и угля изготовляли порох, по
вечерам освещались лучиной и восковыми свечами, в кузне из старого
железа ковали и ремонтировали все потребное в хозяйстве. Холст на одежду
получали из льна. Но были такие вещи, за которыми батюшка снаряжал
двоих-троих мужиков в город. Однажды, мужики кроме иголок, ниток,
пшеничной муки и церковного вина, привезли вести, что началась война с
Германией. Срочно устроили деревенский сход.
"Война - это бедствие народное, - сказал батюшка. - Гитлер - бич
Божий, и попущен он на нашу землю за нечестие наше и отступление от
Бога. И придется за это народу пострадать и многим быть убиту. Но хотя
мы - святой остаток и спрятались от властей, и живем согласно
святоотеческому обычаю, но мы - часть русского народа и живем на
русской земле, которую обязаны защищать от врага-супостата. И для
армии наша деревня выставляет десять мужиков добровольцев. Таков наш
оброк перед Богом и людьми. Собирайтесь все молодые и здоровые мужики и
тащите из шапки жребий - десять номеров. Кто вытянет с номером, тому
идти в город в военкомат". На стол положили шапку с жребиями…
Вытянувшие десять номеров встали в стороне, как бы уже отделившись от
общины, как бы уже не принадлежавшие себе. Батюшка всех по
отдельности благословил иконой, и они пошли в город. Никто из них с
войны не вернулся.
Так святой остаток перед Россией не посрамился. В городе об этом
случае патриотизма писали в газете, разбирая их историю бегства от
несправедливой угрозы наказания и разорения. Начальство уже знало о
них, но никто их не трогал и не безпокоил. Конечно, на деревню
наложили налоги, да еще забрали на фронт несколько мужиков, но колхоз
не устраивали и церковь не разоряли. Наконец-то долгая война
закончилась, и в деревне справили Троицу, люди радовались, да и вся
природа торжествовала, погода стояла отличная, а о.Иоанн угасал. Были
посланы ходоки на отыскание нового священника и фельдшера, что в те
времена было нелегким делом. И вот, ранним июльским утром, ходоки,
нахлестывая лошадей, въехали на деревенскую улицу. В телеге сидели
двое новых людей. Первым был иеромонах Питирим, выпущенный на свободу
из лагеря еще в 43-м году и сидевший без прихода. Вторая - улыбчивая
девушка в гимнастерке с медалью "За боевые заслуги". Оказалась она
демобилизованной военной фельдшерицей Смирновой Нюрой. О.Питирим, еще
крепкий, лет под пятьдесят человек, при въезде в деревню легко
спрыгнул с телеги, широко перекрестился и, пав на колени, поцеловал
землю. В деревне это оценили и решили, что батюшка будет благодатный.
О.Питирим уже знал историю святого остатка и понимал, куда его
привезли. Фельдшерицу Нюру повели осмотреть болящего о.Иоанна. Старик
сидел на своем одре и с хрипом дышал. Вид у него был мученический,
глаза плакали, а жилы на шее вздувались и прыгали. Фельдшерица
выпустила ему из вены банку черной густой крови и сделала укол
камфары. Больному полегчало.
О.Питирим, облачившись, тут же начал служить молебен за здравие с
водосвятием. Батюшка, слушая слова молебна, успокоился, одобрительно
кивал головой и благословлял старческой рукой о.Питирима и всех
собравшихся. Вскоре батюшка уснул, а о.Питирима повели в пещерную
церковь. Он сказал мужикам, что это - единственная на всю область
действующая церковь. Все храмы закрыты или порушены. Да если и откроют
какие храмы, служить в них все равно некому: все священство в области
выведено большевиками под корень. Так что ваша, затерявшаяся в тайге,
Богом хранимая деревня, воистину есть Святой Остаток.
Взяв в дароносицу запасные Дары, о.Питирим пошел исповедывать и
причащать больного. Поскольку батюшка уже говорить не мог, о.Питирим
провел глухую исповедь и, причастив умирающего Святыми Дарами, совершил
над ним соборование. Батюшка знаками показал, что пора читать канон
на исход души. На восьмой песне он перекрестился и предал душу Богу.
Народ с плачем стал расходиться по домам. Потеря была велика, умер
пастырь добрый, которого чтили больше отца родного. Похоронили его на
Архангельском кладбище, поставив на могиле большой дубовый крест…
Вскоре о.Питирим затеял строить большой трехкупольный бревенчатый храм.
Мужики острыми топорами и пилами творили просто чудеса, и храм
постепенно рос. В старом пещерном храме решили устроить церковную школу,
так как со всей области сюда стали приходить молодые и пожилые люди,
чтобы от о.Питирима научиться православной премудрости. И он
подготавливал их к служению в будущих храмах, каждого по его разуму:
кого в певчии, кого в псаломщики, а кого в священники. Еще оказалось,
что о.Питирим мог искусно писать иконы, и посему тут же образовался
кружок иконописцев. Иконы были нарасхват, за ними приезжали издалека и
хорошо платили, что очень помогало в строительстве храма. Вот так от
этого святого остатка расходились святые ростки по всей области и, по
воле Божией, народная беда беглой деревни обернулась благом.
|
