Священник Александр Дьяченко

Я тогда ещё ходил в диаконах и, продолжая работать на железной дороге, одновременно служил и учился в Свято-Тихоновском институте. Помню, к нам на престольный праздник съехалось множество гостей, и один батюшка, ныне, к сожалению, покойный, кивает мне в сторону одной нашей прихожанки и говорит:

- Ты смотри, какие у вас здесь молитвенницы, ишь ты, с «таблетками» на головах.  Интеллигенция, — махнул он в сердцах рукой, — береточки, таблеточки, всё что-то из себя строят, нет чтобы, как и положено православным, платочек повязать.

Как бы он, наверное, сейчас удивился, если бы я ему рассказал, что та интеллигентного вида старушка в «таблеточке» вскоре после праздника ушла в монастырь и сразу же приняла монашеский постриг. В память о ней у меня осталась старинная Псалтирь конца семнадцатого века и занятная история о том, как однажды к ним в сад — а в юности она жила где-то на юге — опустилась лестница.

Да-да, белым днём прямо с небес опускается лестница. Одним концом  она упирается в землю, а другой уходит на небеса и теряется в облаках. Девушка в изумлении выбегает из дому и начинает кружить вокруг этой лестницы, но дотронуться до неё не решается. Побежала, позвала соседку, и они уже вдвоём быстро вернулись в сад. Лестница всё еще оставалась на месте.

А когда женщины подошли, и моя знакомая рискнула встать на первую ступеньку, так та неожиданно вдруг стала приподниматься вверх. Приподнимется и станет, приподнимется и станет. Поначалу девушка всё подпрыгивала, и, войдя в азарт, чтобы стать повыше даже что-то под ноги приспособила, но дотянуться до лестницы так и не смогла. Без неё она в небо и ушла.

Всю жизнь помнил человек о чудесной лестнице с небес. Часто видела её во сне, а когда пришла, наконец, в церковь, поняла и смысл видения. Овдовела, помогла дочери с внуками, и, наконец, исполнила свою давнюю мечту, ухватилась-таки за свою лесенку.

Вот именно её я и вспомнил, когда познакомился с моей будущей алтарницей матушкой Верой. Всё тот же интеллигентный вид, стильные беретка и дамская сумочка, желание пошутить, готовность пофилософствовать. Всегда подтянута, аккуратна, этакая современная православная ба…, простите, чуть было не сказал «бабушка», но Вера Ивановна запрещает мне произносить это «гадкое» слово, только «матушка» и никаких альтернатив.

Единственный аксессуар, совершенно не вписывающийся в её привычный облик, — это на шее самодельная цепочка из жёлтого металла. Цепочка как цепочка, правда, со звеньями непривычно большого размера. Да и крест, что висел на этой цепочке, был явно не женский.

Раньше я его не видел, но потом она мне его показала. Просто так получилось, мы хотели ей на юбилей подарить что-нибудь красивое и, конечно же, полезное. А что может быть лучше, чем преподнести человеку новую аккуратненькую цепочку с крестиком соответствующей величины. Вот и стал я у неё между прочим расспрашивать, какой бы ей хотелось получить от нас подарок. Тогда Вера Ивановна и показала мне свой крест, который достался ей от дедушки, старца Андрея Кузьмича.

Рачейский праведник, старец Андрей Кузьмич Логинов

- В наших местах, это Самарская губерния, его до сих пор так и называют — «Рачейский праведник».  Я хорошо его помню, удивительный был человек, и не только потому, что это мой родной дед. Представь себе, полуграмотный — жена, дети, и вдруг воспылал такой любовью к Богу, что обычная жизнь начинает ему казаться невыносимой. С детства его тянуло в храм, а пришло время, и тяга стала непреодолимой. И тогда он отправляется в Саровский монастырь к тамошнему старцу Анатолию просить благословение на пустынничество. Тот ответил: «Хорошо, но прежде ты обязан вырастить детей, а потом получить согласие твоей жены, поскольку то, что Бог сочетал, человек по собственной воле да не разлучает».

Уже спустя годы, дедушка вновь пошёл к старцу. Бабушка согласилась отпустить мужа, но монашества, как обычно в таком случае, принимать не стала и ушла в семью дочери.

Андрей Кузьмич продал дом, построил себе пустыньку, огородил её забором и стал жить так, как велел ему отец Анатолий. Он читал Священное Писание, Добротолюбие, с мужчинами говорил только на духовные темы, и то немного, женщин не принимал вовсе. Четыре раза в году ходил в храм причащаться. Совершал ежедневно по триста поклонов, мяса не ел.

После трёх лет исполнения такого правила дедушка должен был снова идти в Саров, но духовник его к этому времени уже скончался, и пустынник ещё восемь лет продолжал жить по этому правилу, и все одиннадцать лет своего одиночества бывшая его жена продолжала носить ему хлеб. Возле дома на столике положит, в стенку постучит, мол, хлеб на месте, и уйдёт. Одиннадцать лет они не разговаривали друг с другом.

В 1928 году дедушку арестовали, а пустыньку его разорили. Много пришлось ему тогда пострадать, чудом избежал расстрела, к которому был однажды приговорён. В конце концов он освободился, вернулся в свою деревню, и поселился вместе с родными. Жил на кухоньке, устроил там себе крошечную келью. Стал чаще бывать в сельском храме и помогать на службах отцу Александру Феликсову.

Рачейский праведник, старец Андрей Кузьмич Логвинов

– Я тогда была маленькой девочкой, — рассказывает моя алтарница. – Но помню батюшку хорошо. Он часто бывал у нас дома, а я любила сидеть у него на коленях.

Уже тогда люди обращали внимание, что рачейский старец, несмотря на кажущуюся внешнюю простоватость, вовсе не так прост. И он из тех немногих, кому открыто то, что не видят другие.

Пока шли службы в храме, Андрей Кузьмич людей не принимал, отправляя в церковь, но после расстрела отца Александра вынужденно занял место духовника. В те годы открылась его прозорливость и способность исцелять. Особенно в годы войны к нему приходило множество народу узнать о судьбе своих близких, тех, кто пропал без вести или кто давно уже не давал о себе весточки с фронта.

Кстати, именно тогда, после закрытия храмов и убийства священников, у нас появилось множество стариц, старчиков, Христа ради юродивых. У них просили совета, молитв, просили почитать над покойниками. С кем-то власти расправлялись и отправляли по этапу вслед за священниками, но искоренить явление им было явно не под силу.

Cвятая блаженная Матрона Анемнясевская

Как-то смотрел фильм о блаженной Матроне Анемнясевской. Так вот, когда уже в наши годы прозвучало предложение о её канонизации, кто-то сказал: «Зачем, неужели мало одной Матроны Московской? Ведь в каждой деревне была своя Матрона».

Нужно ли прославлять этих людей или нет, я не знаю, но то, что и в наших местах была своя собственная Матрона, это факт. После того, как замучили наших отцов, в деревне появилась юродивая Матрона. Никто не знал, откуда она пришла. Странную молодую девушку часто видели возле закрытой церкви, куда она приходила помолиться. У неё не было собственного пристанища, и жила она точно в соответствии с евангельскими словами, подобно птице, что не сеет и не жнёт. Деревенские по очереди принимали Матронушку в своих домах, кормили блаженную, одевали.  Ела девушка очень мало, никогда не носила тёплой одежды и обуви, даже зимой.

Перед самой войной нищенку нашли мёртвой; сама она умерла, или кто помог — никто тогда не разбирался, закопали её у нас здесь же на кладбище и со временем забыли.

Однажды, уже в наши дни, подходит ко мне одна старушка:

- Батюшка, Матронушка наша деревенская просила её отпеть. Во сне пришла ко мне и говорит: «Меня же тогда так и не отпели. Просто похоронили и всё».

- А что же она к тебе-то пришла? – интересуюсь.

– Как же, батюшка, почитай, кроме меня, из прежних жителей во всей округе никого и не осталось. А я её ещё ребёнком знала.

Тогда и отпел я блаженную заочно. Хотя заочное отпевание трудно назвать отпеванием по-настоящему, но тем не менее. От денег за отпевание Матронушки отказался, но месяц спустя бабушка принесла и подарила мне толстые вязаные носки:

- Блаженная велела тебя поблагодарить, так что возьми.

Мне нравится отпевать. Это, наверно, из-за самих песнопений, во всяком случае, они кажутся мне самыми красивыми и очень трогательными. В них нет отчаяния, но есть одновременная радость души человеческой, возвращающейся домой, и печаль близких от расставания с любимым человеком. Только расставание это временное, настанет день — и все мы встретимся вновь, и эти слова вселяют надежду. Отпевание не таинство, но есть в нём что-то таинственное.

Помню, однажды отпевали у нас в храме милиционера, мужчину ещё нестарого, ему и пятидесяти не было. Умер во сне, летом у себя на даче. Человеком он был, видимо, уважаемым, потому как хоронить его собралось множество народу. И почти все в форме.

Гроб с телом покойного от самого посёлка до храма — а это, почитай, полтора километра — сослуживцы несли на руках. День был на загляденье солнечный и в меру тёплый. Мы вышли на улицу и смотрели, как приближалась к храму похоронная процессия. Вдруг где-то в небе, таком высоком и ликующе чистом, неожиданно образовалось облачко. Оно именно образовалось, его не пригнало ветром, потому что никакого ветра не было вовсе. И мало того, что оно появилось, но ещё и стремительно увеличиваясь в размерах, потемнело и стало угрожающе надвигаться на похоронную процессию.

Это уже усопшему без разницы, холодно на дворе, или жарко, снег там или дождь, а живым  не всё равно. Потому, понимая, что сейчас с минуты на минуту небо обрушится на землю проливным дождём, похоронная процессия прибавила ходу и уже не столько шла, сколько бежала по направлению к храму. Как только последний из провожающих укрылся под нашей крышей, солнце исчезло, и тьма накрыла всё вокруг.

Я начал отпевание, и с первым его возгласом бесчисленные молнии, точно стрелы с небес, пронзили окружающее пространство, и воздух задрожал от громовых раскатов. Казалось, даже толстенные церковные стены, и те вошли в резонанс, содрогаясь вместе со всеми присутствующими в храме.

photosight.ru. Фото: Влад Веклич

Никогда больше я не видел такого безумия природы, даже разрушительный смерч, недавно пронесшийся по нашим местам, и тот не принёс с собой такого мрака и таких молний.

Милиционеры, испуганно жавшиеся к стенкам, вглядывались из окон на буйство природы. В их глазах застыл ужас, наверняка в тот момент они представили себе, что бы их ожидало, не успей бы они вовремя добежать до храма. Но как только отпевание подошло к концу, тучи стали рассеиваться и на небе вновь появилось солнце. Только сейчас оно, дополнительно отражаясь в капельках воды, сверкало бесчисленным множеством крошечных бриллиантов.

Процессия выходила из церкви, люди недоверчиво оглядывались вокруг, будто опасаясь, что буря вновь вернётся. Все понимали, что-то произошло, и они этому «чему-то» свидетели, но что именно, они не знали. Может, и догадывались, но спросить не решались.

До сих пор и я говорю себе, что это была буря, просто буря.  Хотя, кто его знает, иногда поднимешь глаза к небу и думаешь, что там на самом деле происходит во время отпевания человеческой души?

Нередко люди, особенно если они родом из каких-то малых городов или деревень, рассказывают, что и у них в округе жил какой-нибудь блаженный Мишенька или слепенький Витенька.  Несмотря на внешнюю ущербность, эти убогие и странные неизменно приходили на помощь тем, кому в тот момент она была нужна. Они могли обличить человека, указав на что-то такое, о чём никто больше не знал, предупреждали о какой-то опасности, исцеляли.

Обычный нормальный человек, как правило, живёт обычной нормальной жизнью. Иногда он приходит помолиться в церковь, но большую часть времени его мысли о семье, работе и много ещё о чём. Когда ты здоров и всё у тебя «слава Богу», Бог тебе, по большому счёту, не нужен. А Матронушки, что Московская, что Анемнясевская, только к Нему и кричали. И многим ещё таким вот «мишенькам» и «витенькам» без Него совсем было бы худо и никак не обойтись. Потому они и «убогие», потому, что Божие. Любит их Господь и многое им открывает.

Когда-то, ещё до того, как я стал священником, у нас при кафедральном соборе подвизался один блаженный, звали его Георгием. Всё на мотоцикле вокруг собора нарезал. Конечно, не на настоящем, а как малые дети, бегал и руками будто бы за руль держался, и губами так: «Бр-р-р-р-р». Зато иногда «подъезжал» к кому-нибудь из отцов и тихонечко на ушко такое мог сказать, что бледнел батюшка и бегом бежал на исповедь. Многие у него, на самом деле, и окормлялись, а кто не окормлялся — так шёл посоветоваться.

Вспоминают один интересный случай. Однажды в собор белым днём ворвался пьяный дядька. Оттолкнул пожилую служку и, ругаясь на чём свет стоит, направился в алтарь. В храме ни одного мужчины, блаженненький Георгий не в счёт. И всё-таки женщины задержали хулигана, а блаженный вдруг подбежал к дебоширу и ударил того тростью по голове. Неожиданно дядька остановился, и, почёсывая затылок, обернулся к воинственному Георгию:

- Действительно, что это я  тут делаю?

И ушёл.

Рассказывал мне один знакомый священник, ещё с советским стажем, он тогда диаконский сорокоуст при соборе проходил. Вечером после службы подходит к нему блаженный и предупреждает:

- Готовься, завтра тебя рукоположат в священники.

На следующее утро и впрямь была назначена пресвитерская хиротония, только не моя, а другого диакона. Потому я ему и отвечаю:

- Георгий, ты ошибаешься, это не меня, это другого  рукополагают, товарища моего, мы с ним в семинарии в одной группе учились.

А он только улыбается мне своей детской улыбкой.

Следующим утром в собор на раннюю литургию съехалось с десяток священников, ждали владыку. Всё как обычно, готовясь к литургии и к рукоположению, не обратили внимания только на факт отсутствия самого рукополагаемого. А он, как оказалось, счёл себя ещё не готовым к служению в сане иерея и решил остаться дома. Только с отцами-то он не посоветовался, а те почувствовали себя обиженными поведением молодого диакона и справедливо потребовали, раз их собрали на рукоположение, то в этом воля Божия, и значит, кого-то нужно обязательно рукоположить. Но кого?

Кроме меня подходящей кандидатуры больше не нашлось, и отцы обратились к только что прибывшему владыке с ходатайством о моём рукоположении. Владыка задумался, потом подозвал ответственного за обучение сорокоустников:

– Отец, что ты о нём скажешь? — святитель указал на меня рукой. – Дай ему характеристику.

Спасибо тому батюшке, никогда больше я не слышал в свой адрес таких замечательных слов. Так совершенно неожиданно для себя в то утро я стал священником. Может это и хорошо, а то ведь ещё неизвестно, как бы я поступил, узнав заранее о дате хиротонии. Глядишь, перегорел бы, как тот мой однокашник, и тоже побоялся бы ехать.

Сегодня, когда восстановлены тысячи храмов, и рукоположены десятки тысяч новых священников, практически исчезли и те благочестивые праведники, молитвенники и блаженные, что молились возле разрушенных церквей, поддерживали людей словом и делом, крестили младенцев, читали Псалтирь по усопшим. Они исполнили своё предназначение, сохранили в народе веру и ушли. А тем, кто сегодня выдаёт себя за подвижников и провидцев, обвешиваясь крестами и иконами, всем этим многочисленным «бабам галям», «бабам тоням» и прочим,  порой вещающим в мир даже с телеэкранов, — этим уже больше подходит имя «легион».

photosight.ru. Фото: Таня Цыганок

- Дедушка, — продолжает моя Вера Ивановна, — отошёл ко Господу в середине декабря 1961 года. Когда его хоронили, на пасмурном небе вдруг появилась круговая радуга, а в ней солнце. Так оно и сияло до тех пор, пока гроб с телом старца не опустили в могилку. Пятьдесят лет прошло, как дедушка умер, а у меня всё звучит в ушах его поговорка: «Сильный Ты наш Боже, всего мне дороже». Вспоминаю, батюшка, я те годы, родителей моих, их сверстников и друзей. Несмотря на то, что и причащались редко, да всё тайком, в храм почти не ходили, а радость была. Соберёмся у дедушки, а он нам из Евангелия почитает, что-то божественное расскажет, а потом мы все вместе поём духовные песни. Мы ведь раньше молились, а не вычитывали. Дедушка заставлял нас знать наизусть «Отче наш», «Богородицу» и «Символ веры». Говорил, пускай хотя бы это малое, но зато от всего сердца. Он ведь был совсем неграмотный, умел только читать и писать. В пустыньке, будучи один, составил несколько тетрадей с духовными записями. Этот обычай, выписывать выдержки из Священного Писания, мысли святых отцов, духовные стихи и песни, остался и у нас. Вот тетрадь моего уже покойного брата, он у нас на кладбище похоронен. Видишь, записи ещё карандашом, это он на фронте делал. А вот тетрадь самого дедушки.

Листал я эти тетрадки, читал записи — всё так просто и одновременно недостижимо высоко. Попробуй взойди на уровень этой простоты. Но праведники, слава Богу, не переводятся и сегодня, только очень уж они неприметны, не выпячиваются и потому не бросаются в глаза.