Скитался я тогда, - рассказывал отец Феодор, - как тать в нощи, не зная, где главу приклонить. Укрывался, правда, у добрых людей, но невмоготу уже стало вести такую жизнь, а тут услышал я, что недалеко от Питера на Финской земле сохраняется еще в полной силе наш древний православный русский Валаамский монастырь.

Больно крепко захотелось мне уйти туда, поклониться угодникам Божиим Сергию и Герману да попросить совета у тамошних старцев. Уж очень духом пал, малодушествовать стал. Знал, конечно, что не снести мне головушки, если попадусь, да еще у самой границы: тут уж пощады не жди. Еще хорошо, если сразу убьют, а то замучают, запытают, поиздеваются перед смертью. А все-таки решился, пошел.
Нужно было пробираться по болоту, а там за небольшой речушкой уже была чужая сторона.
Ночь темная, дождь хлещет, а я иду да шепчу молитвы и батюшку Иоанна поминаю. По времени вижу, что давно пора бы дойти до речки, а ее и следа нет. Умаялся страшно, мокрехонький весь, а идти куда - не знаю, потерял направление. Забился я под какую-то елку и решил посидеть до утра, а там будь, что будет. Немного вздремнул и вдруг слышу: никак собака лает где-то. Открыл глаза - лай все ближе и ближе. Видно, учуяла меня - так и рвется. Понял я, что погибель моя пришла, упал на колени, тяжко сжалось сердце: умираю ведь без покаяния. Схватили меня и потащили куда-то. Ну, думаю, не жилец я на этом свете. Слышу, как один чекист говорит другому:
- Видно, это тот шпион, которого ждали.
Приволокли меня чекисты на свой пост, обыскали и в одном белье бросили в какой-то подвальчик. Над головой телефон трещит, обо мне, видно, сообщают. Через час машина загудела - начальство приехало. Открылась дверь, и входит чекист: маленького роста, глаза, как у хищного зверя горят, весь трясется от злобы.
- Ну, поп, песенка твоя спета, выкладывай начисто, с каким заданием переходил границу, и кто тебя послал? Молчу в ответ, все равно ведь не поверят, а только мысленно взываю к Господу, чтобы послал скорую кончину. Мое молчание окончательно взбесило чекиста, он выхватил револьвер и заорал:
- Говори, а то убью.
Я молчал. Рука с револьвером быстро приблизилась к моему лицу, щелкнул курок - осечка, еще раз - опять осечка. С проклятием ударил меня наотмашь.
Пришел я в себя только в машине. Как узнал потом, везли меня тогда в Ленинградское ГПУ на расправу - уж больно важный преступник попался в руки.
Ну вот, привезли меня, больного, израненного, и бросили в одиночку, а это, как вы сами догадываетесь, уже конец: оттуда выхода на свет Божий не было.
Об одном только вопию: чтобы Господь без мучений принял душу мою.
Забылся я сном, и видится мне батюшка Иоанн. Склонился он, будто, надо мной и ласково говорит: "Ты же хотел пострадать за Христа, вот Господь и посылает тебе по желанию твоему". Проснулся я, и легко мне стало: Господь надо мной, и батюшка меня не оставляет.
Немного дней прошло, уж не упомню сколько, только ночью пришли за мной и повели на допрос. Тащат меня под руки: ослабел я совсем и от боли, и от голода, а я только в сердце моем кричу:
- Батюшка Иоанн, ты при жизни не оставлял меня никогда, в час же смертный мой умоли Господа, да не убоюся принять от Него праведное воздаяние за грехи мои тяжкие.
Привели меня в какую-то комнату и кинули на табурет. Окно с решеткой, а под ним стол, куча бумаг на нем, лампа горит под абажуром, почти совсем закрывая лицо следователя. Вижу только, что не стар годами. Наклонился, перелистывает и читает, видно, мое дело.
Посидели мы так молча, а затем следователь, не поднимая головы и не глядя на меня, говорит:
- Ну, старик, говори всю правду, не лги, все равно ведь дознаемся. Какая организация послала тебя?
Я молчал.
- Ты думаешь, что мы не сумеем тебя заставить заговорить. Не знаешь разве, куда попал?
Перекрестился я и говорю:
- Знаю, что не поверите, но только никто меня не посылал, а пробирался я на Валаам, пожить хотел в монастыре.
Поднял тогда он свою голову и уставился на меня. Пристально так смотрит в глаза, а я на него, не могу оторваться, словно завороженный. И показалось мне, что и время как бы остановилось, и все окружающее будто в тумане, и мыслей никаких - только его глаза сверлят меня насквозь... Сколько так продолжалось, не упомню. Может, минуту, а может, и час... Собрал я все свои силушки и с великим трудом начал мысленно призывать Господа. Только вдруг опять слышу его голос:
- Скажи, старик, бывал ли ты в таком-то году летом в селе Троицком?
Меня так и обожгло. А нужно вам сказать, что скрывался я в то время, прихода давно уже не было, вот я тайком и ходил от деревни к деревне, от села к селу, все по добрым людям. Требы совершал, утешал, как умел, народ наш многострадальный и плакал вместе с ним о потерянном благочестии. Любили меня люди, охотно прятали и передавали друг другу, и Господь хранил до времени.
Так-то я и попал в свое время в большое село Троицкое, около двух недель жил у добрых людей и собирался уходить в другое место, когда как-то поздно вечером застучали к моим хозяевам, а потом приходит ко мне на чердак, где я ночевал, мой хозяин и так смущенно говорит:
- Батюшка, уж не знаю, право, как тебе и сказать. Дело-то не совсем обычное. Есть у нас заведующий школой, завзятый такой коммунист, безбожник. Сынишка у него единственный все болеет: нога у него не действует, уж больше года гноится. И по докторам возили, и в больнице лежал, а все ничего не помогает. Да бабушка, вишь, у него есть, покойной жены заведующего мать, женщина верующая, тихая, безропотная, все плачет, что Господь за грехи отца наказывает сына. И надумалось ей, пока отец-то в отъезде, просить тебя, батюшка, прийти помолиться о внуке. Уж не знаю, как и быть. Школа-то посреди села, тут и милиция рядом сельская, и сельсовет. Как бы чего недоброго не случилось.
Больно и мне не хотелось идти, да вспомнил, что иерей же я и мой долг великий идти к страждущему по зову.
Пошли мы с бабушкой, а та по дороге все плачет и расспрашивает, не сержусь ли на нее, ведь один внук остался, дочь недавно схоронила, а теперь вот туберкулез ноги у внука и доктора грозят отнять ногу. Несчастье-то какое!
Пришли мы наконец в школу. Вижу, лежит паренек лет пятнадцати, лицо худющее, одни глаза лихорадочно горят. Нога забинтована, и запах такой нехороший от нее. И жалко стало мне его до слез.
Вынул я епитрахиль, крест, маленькое Евангелие, а бабушка из сундука достала икону Царицы Небесной и Целителя Пантелеимона, и стал я молебствовать, со слезами вопия ко Господу об исцелении люто страждущего: сам-то болящий молчал, только временами застонет так жалостно, что за сердце хватает. Помолились мы, дал ему крест поцеловать - целует. Помазал ему голову елеем, благословил - и зашагали мы обратно домой.
А рано утром тревога. Прибегают сказать, что ищет меня милиция. Кто-то донес. Хорошо, что изба моих хозяев была почти на краю села. Позже от людей уже узнал, что хозяев-то моих арестовали, и так горько мне было, что из-за меня, грешного, пострадали невинные люди. Доселе не могу забыть их, постоянно молюсь за них.
Вспомнилось мне все это сразу, как спросил меня следователь, был ли я в Троицком. Господи, неужели еще придется невинных людей выдать. Не допусти этой страшной пытки!
- Был, - отвечаю.
- А не был ли ты в школе? - опять (как ножом резанул!) спрашивает следователь. Вижу, что скрыть нельзя, все ему известно.
- Был и в школе, - отвечаю.
- Что ж, и молился там?
- Молился.
- Сам ли ходил или звал кто тебя?
- Горе звало великое, страдание человеческое безысходное.
Вздрогнул я, когда рванулся он со стула и стал шагать взад-вперед по комнате, как зверь лютый, только огонь от папироски ходуном ходит в зубах.
Вижу, что гнев-то закипает и вот-вот прорвется, а я от слабости и боли и страх как-то потерял. Знал, что жизни во мне на грош осталось. Походил он так и опять сел за стол.
- А помнишь, как мальчонку-то мазал маслом? Ведь это я был. Совсем я потерялся от этих слов и только молился про себя.
- Ну вот, старик, где встретились. Счастье твое, что ко мне ты попал и по голосу узнал я тебя. Получишь разрешение на выезд из города - и немедленно беги как можно дальше отсюда. Помни, второй раз я тебя уже не смогу спасти.
- Вот какими непостижимыми путями Всемогущий Господь ведет человека ко благу, лишь бы он только не терял веры в Него, - закончил отец Феодор свой рассказ.
Из книги "Просите, и дано будет вам". Непридуманные рассказы о чудесной помощи Божией.
Клин. "Христианская жизнь". 2004
Фото: www.valaam.ru

(с) Клин Православный