Тот солнечный майский день восемь лет назад стал для меня катастрофой. В тот день стало ясно, что мой дорогой, мой любимый человек навсегда уехал из моего города, не оставив никаких координат и не попрощавшись.

В последний раз, когда мы виделись, он зашёл ко мне домой, договорился со мной и моими родителями, что придёт назавтра просить моей руки. Пообещал – и ушёл навсегда...

Сказать, что для меня тогда рухнул мир – значит не сказать ничего. Во мне тогда всё остановилось. Остановилось и умерло.

Дня три я неподвижно пролежала на диване лицом к стене. Ничего не ела. У меня не было сил даже встать. Мне не хотелось ничего. Ничего.

Он, мой любимый человек, был участником войны в Чечне. Он потерял друзей на этой войне и сам едва не погиб. Он был механиком-водителем боевой машины десанта. На колонну напали боевики, его БМД была подбита, он, теряя сознание, едва успел выползти. Остальные ребята из его экипажа сгорели заживо. В госпитале врачи практически чудом спасли его жизнь. А когда он выздоровел и вернулся в свою часть, его бросила девушка. Вот тогда-то мы с ним и познакомились.

Мне было известно о многих неблаговидных деяниях товарища. Но одного я не могла представить себе даже в кошмарном сне – того, что человек, побывавший под пулями, проливавший кровь на войне, герой-десантник, награждённый боевыми наградами, словом, «самый человечный человек», может бросить девушку, которая поддерживала его в трудную минуту. Все мои представления о жизни, добре и зле, человечности, любви рухнули в один миг.

И ведь этот товарищ не был каким-то невероятным негодяем. Нет, он был самым обычным «плохим хорошим человеком», «как сто тысяч других в России». Он был не самым плохим товарищем. И от этого было ещё больнее.

И я совершила огромную-преогромную ошибку. Утопая в слезах и жалости к себе, я практически без боя сдалась отчаянию, и оно полностью завладело моей душой. Я не сомневалась в том, что моя жизнь закончилась, и никакого просвета уже никогда не наступит.

Летнюю сессию я с трудом сдала на дохлые тройки, которые мне поставили отчасти из доброй памяти обо мне как о хорошей студентке, на первом и втором курсе учившейся на четыре и пять, отчасти – ради того, чтобы не возиться с пересдачей. Перешла на заочное. Но не смогла учиться и на заочном, бросила институт, устроилась работать на завод.

Мне всерьёз казалось, что я навсегда вычеркнута из жизни, такой прекрасной для других, и что на мою долю остались одни воспоминания о былом. Вместо того, чтобы гнать воспоминания прочь, я перебирала их каждый день по много-много раз, отчего отчаяние росло как на дрожжах. И до бесконечности задавалась вопросами «За что?..» и «Как он мог?..», которые снова и снова сталкивали меня на дно отчаяния.

И какую же боль мне приносили праздники, когда улицы были запружены толпами счастливых людей, среди которых было много влюблённых! Особенно – военные праздники. В городе, где я живу, много военных, поэтому военные праздники всегда отмечаются с большим размахом. И как же было больно, когда с высоких трибун произносились речи о том, что де нашим воинам нужны любовь, преданность, верность… И какой чудовищной ложью казались песни военных лет вроде «Тёмной ночи» или «Жди меня, и я вернусь»…

А ещё жила надежда на то, что он одумается, вернётся. Ведь не совсем же он бессовестный? И эта надежда тоже связывала по рукам и ногам, не давая осмыслить случившееся, пересмотреть свою жизнь, что-то изменить в ней.

Я молилась за него. То я молилась о том, чтобы забыть его, то – о том, чтобы он вернулся, но всегда – о том, чтобы Господь простил его и спас его душу. Моё сердце разрывалось от боли одновременно за себя и за него. Не знаю, как это передать… точно часть его боли передалась мне. Передо мной стояли его глаза, в которых отражалось всё, что с ним случилось. Глаза, в которых застыла боль. «Страшные глаза – окаменелое страданье». И если даже сопереживать ему так больно, то что же тогда творится в его душе?

Периодически я ездила к святым местам. Собираясь в поездку, я всегда хотела попросить помочь мне забыть его навсегда. Но по прибытии к святыне моя душа как будто ненадолго оживала и каждый раз неожиданно для себя начинала молиться о его спасении.

А потом я приезжала домой, и всё начиналось сначала.

Так прошло около пяти лет. Нелегко это осознавать, но чёрную ночь отчаяния длиной в пять лет я соорудила себе сама, своими руками. Такова была цена не пресечённого вовремя отчаяния. И это притом, что у нас с ним не было близких отношений, то есть, по идее, мне должно было быть проще переживать расставание, не пережёвывай я бесконечно свой «мильён терзаний».

Через пять лет такой жизни я дошла до полного нечувствия. Моя душа практически окаменела. Я полностью уверовала в то, что никогда не смогу никого полюбить. И вдруг, совершенно неожиданно для самой себя, мне захотелось жить. Это было, скорее, инстинктивное желание. Должно быть, душа уже дошла до какого-то предела, на котором началось отторжение отчаяния… Но вместо того, чтобы осмыслить всё, что было, разобраться в ошибках и только после этого двигаться дальше, я решила просто сбросить с плеч груз прошлого и начать жизнь с чистого листа.

И тут на сцене появился воин-освободитель.

Он нашёл меня по объявлению на сайте православных знакомств. Это был серьёзный, правильный, православный молодой человек с ясными глазами. Обращавшийся ко мне на «Вы» - прямо как до революции. В моём городе такими товарищами и не пахло.

Мы переписывались по интернету, потом – по смс. Конечно, меня беспокоило то, что нет общения вживую. Периодически я спрашивала, не сможет ли он ко мне приехать. Он ссылался на тотальную занятость, на учёбу в военной академии, на то, что помимо стояния на страже Родины он ещё «халтурит» на стороне. Я утешала себя всеми когда-либо прочитанными и слышанными примерами того, как многие офицеры со своими будущими жёнами виделись до свадьбы один или два раза.

В своих письмах товарищ писал много правильных вещей. Нужно сказать, от него я немало узнала о православии. И ради него я начала поститься (ох, и трудно же это было – с учётом того, что никаких постов я никогда не соблюдала) и ходить в церковь. Как же мне всё это поначалу казалось непосильно, и как хотелось всё бросить! Но я заставляла себя. И Господь явил мне Свою поддержку.

Однажды я вдруг ощутила, что я живая. Это было так странно и непривычно чувствовать после того, как мне несколько лет казалось, что меня больше нет, что моя душа умерла и кто-то другой живёт в моей оболочке. А тут – такое чудо, я живая и хочу жить… И по мере того, как я воцерковлялась, стала исповедоваться и причащаться, я всё более и более возвращалась к жизни. Каким чудом мне казалась теперь жизнь и то, что ко мне возвращаются нормальные человеческие реакции. Жизнь снова приобрела запахи, звуки, краски!.. Я восстановилась в институте, уже сменившем вывеску на «университет», и с жадностью принялась учиться…

А потом товарищ предпочёл другую девушку.

Я не могла поверить случившемуся.

Первый раз – первый раз в жизни! – я унизилась перед товарищем. В смс я умоляла его подумать обо мне, пожалеть меня, хотя что-то мне правильно подсказывало, что это не поможет, и своим унижением никогда никого не удержишь.

Серьёзный ясноглазый товарищ написал мне, что у него есть духовник, советами которого он руководствуется. Что знакомство – не повод для серьёзных отношений. И ещё целый ряд безусловно правильных вещей, читая которые, я рыдала в голос.

Он был правильный, этот товарищ. Он имел правильные взгляды на жизнь и чётко знал, что будет правильно строить правильную православную семью с правильной девушкой, воцерковлённой с пелёнок. А вовсе не с той, которая продиралась к Богу через штабеля наломанных ею же самой дров… Какие у меня вообще могли быть притязания – право, смешно… Но мне этот товарищ тогда казался последней надеждой на счастье, последней соломинкой.

Теперь, казалось, жизнь закончилась уже раз и навсегда. Больно было дышать, больно жить. За что же, за что?.. Господи, я же ходила в церковь, верила, молилась, постилась, я так старалась быть хорошей… За что?..

Но тут я обозлилась сама на себя. В хорошем смысле. Я распробовала вкус жизни, мне понравилось быть живой, и опять будет тот же мрак отчаяния? Да не будет! И я ежеминутно наступала на горло стенаниям о закончившейся жизни. Я сдала сессию на отлично, я не бросила пост (тогда шёл Петров пост), продолжала ходить в церковь… Честно скажу, мне это было очень тяжело. Я стояла на богослужениях, слёзы падали горохом, а не дремавший враг подсовывал мысли: «И чего ты, дура, тут стоишь? Никому ты тут не нужна, ты тут всем чужая, ты тут человек второго сорта…». Но я стояла. Хотя так было больно, ведь Церковь – это мы все, верующие люди, то есть, и он, и я, и та девушка…

Стала часто исповедоваться и причащаться. Прощать товарища и его девушку страшно не хотелось. Но я умом понимала, что так нельзя, и через «не могу» заставляла себя молиться о них, об искоренении всякой ненависти и умножении любви.

И всё это было не зря!

В моей жизни произошла самая главная Встреча. С Господом Иисусом Христом.

И с этой Встречей точно луч света высветил мне мои ошибки. В частности, что ранее товарищ занимал неподобающее ему место в центре моей жизни, тогда как там должен быть Господь. Раньше я не понимала, что где Бог – там и счастье, и мир в душе. Не могла даже этого представить. Теперь я твёрдо знаю: такого счастья, как даёт Бог, не может дать ни один человек. И Господь никогда-никогда не предаст. И главное теперь научиться быть верной Ему, стараться исправляться, а это очень непросто.

Сейчас никакого товарища в моей жизни нет, но меня это совершенно не огорчает. Человек, который с Богом, будет счастлив всегда, и я очень счастлива. Появилось доселе неведомое мне чувство внутренней свободы, мир и радость в душе, даже дышать стало так свободно – как никогда!..

Самое главное – никогда не отчаиваться. Даже если очень плохо, даже если кажется, что мир рушится вокруг, не надо сдаваться отчаянию, надо сопротивляться ему всеми силами и звать на помощь Господа. И Господь обязательно придёт на помощь.