12 октября скончался Александр Стронин.
Человек, прикованный к инвалидному креслу, и при этом спасавший десятки
людей вокруг себя от отчаяния и боли. Так о нем говорит его друг,
предприниматель Сергей Рудов.
..После очередной химиотерапии у Саши была температура под сорок.
Причем для него это было в известной степени нормальное состояние:
примерно четверть года он проводил с высокой температурой. Такие люди
редко ведут активную внешнюю деятельность. Но Саша по-другому не мог. Я к
нему заехал, смотрю — улыбается и с необыкновенным воодушевлением
рассказывает мне историю. В Брянской области беременной девушке
поставили страшный диагноз. Скоро от нее отказался парень, отец ребенка.
Врачи пытались заставить ее сделать аборт. Но она решила рожать, и
болезнь дала осложнение — так девушка потеряла ногу. Ребенок родился
раньше срока. Что дальше — непонятно. И вот Саша Стронин с двумя своими
друзьями, такими же онкобольными, садится в машину и едет в Брянск этого
ребенка крестить, общаться с девушкой, решать, что дальше. И
только-только вернувшись, рассказывает мне эту историю. И весь светится
радостью... Такие поступки, казалось бы, не вписываются в обычную логику
человеческой жизни. Но для Саши это было нормой. И это только одна
история. А их были десятки: общение с Сашей заставляло людей вытаскивать
себя из депрессии и, если говорить на языке верующего, преодолевать
жуткое ощущение богооставленности.
Жизнь Саши Стронина для меня была жизнью-проповедью. Причем напрямую
Саша никогда ничего не проповедовал. Он просто жил и боролся. Именно
жил, хотя по всем нормальным законами должен был уже, скорее,
доживать... И тем не менее — девять лет тяжелой болезни, девять лет
постоянной борьбы. Причем боролся он не против кого-то или чего-то, а
«за»: за то, чтобы делать, действовать, помогать другим — таким же, как
он.
Саша организовал общество помощи людям, страдающим онкологическими
заболеваниями. Учитывая то, что не было ни финансовых, ни человеческих
ресурсов, всем этим «обществом» был по существу он сам. Я помню не один
десяток случаев, когда человек узнавал о своем страшном диагнозе и в
состоянии стресса звонил Саше, рыдая в трубку: «Все пропало, жить дальше
незачем...». Саша с таким человеком как-то по-особеному разговаривал и,
как правило, в качестве аргумента приводил в пример свою жизнь, как он,
вскоре после рождения ребенка, узнал о своем диагнозе — саркоме,
перенес уже около сорока химиотерапий и несмотря на прогноз врачей о
том, что жить ему осталось не более трех месяцев, борется с болезнью уже
девять лет, уповая на помощь Божию.
Удивительным примером для всех нас была Сашина семья. Огромное
количество людей в ситуациях намного менее трудных расстаются, не
выдерживают, не готовы «носить бремена друг друга». А тут... Вика, его
жена, не мыслила себя без Саши, без заботы о нем и без его ответной
поддержки. Однажды она мне сказала (Саша был уже в тяжелом состоянии):
«Два-три часа мы не рядом, не вместе — и мне становится как-то не по
себе, как будто воздуха начинает не хватать». Создавалось ощущение, что
она с удовольствием и легкостью таскает тяжеленную инвалидную коляску,
без уныния встречает новости об ухудшающемся его здоровье, с радостью
несет все тяготы заботы о больном человеке. Это легко понять, но сложно
реализовать — жить с любовью, ради другого. Для нас, друзей, было
очевидно, что они безумно счастливы вместе и стараются прожить каждый
день как последний…
Фото Владимира Ештокина
Я не знал Сашу до болезни, но он иногда рассказывал о «прошлой жизни».
Судя по всему, эта жизнь была другой — обычной, так хорошо знакомой и
мне самому: молодость, заработок, ощущение, что всё впереди, что все
удовольствия жизни для тебя. Из такой жизни вышел и Саша. Такой выход,
само собой, происходит постепенно. Но своего рода чертой, разделившей
все на «до» и «после», оказался момент, когда Саша перестал ходить:
метастазирование привело к тому, что врачи вынуждены были сделать
операцию на позвоночнике. Операция пришлась фактически на новогоднюю
ночь. Его друзья вместо посиделок с шампанским и оливье проводили эту
ночь в больнице вместе с Сашей. Для него, как мне кажется, это была еще
одна ступенечка: раньше Саша, стремящийся всем помочь и всех поддержать,
мог сам добираться до любого человека, а теперь он эту возможность
потерял. Для него это было странное состояние — неумение пока еще жить в
этой новой ситуации: когда он сам беззащитен, когда сам как будто стоит
над бровкой. Но меня тогда поразило то, что это состояние и этот
возникший вопрос «а как жить дальше?» — все это привело не к унынию или
отчаянию, а к какой-то особой — тоже новой — молитве Богу, желании
довериться Его святой воле.
С тех пор Саша передвигался только на коляске и внешне он был немощным
инвалидом, но я прекрасно понимал, что это только внешне, а на самом
деле он здоров, по крайней мере более здоров, чем мы, окружающие его, он
здоров внутренне, духовно, а инвалиды — мы…
Вера Саши Стронина мне всегда казалось детской — в том смысле, что
живой, искренней, легкой. Близость Бога была для него чем-то
естественным. Он никогда не пытался никого ничему научить. Он просто
иногда рассказывал о чем-то своем: как молитва помогла, как пришло
понимание того или иного и т. д. И все же сам вид улыбающегося,
радостного человека, прикованного при этом к инвалидному креслу, — это
было своего рода миссионерство, в котором сам Саша, скорее всего, не
отдавал себе отчета. Вместо того, чтобы от боли озлобиться на всех
окружающих и роптать на судьбу («Мне меньше сорока — а я в инвалидной
коляске! А сколько бы я мог успеть...»), он просто жил, рассказывал как
будто простые детские истории про маленькие победы, про себя и про
других людей, которые жили с болезнью и боролись. И в этих победах для
него главным героем был Христос, его живое участие.
Мы разговаривали с Сашей за несколько часов до его смерти. Ему было уже
очень тяжело, он уже с трудом дышал, в легких скапливалась жидкость...
Тем не менее он был совершенно благодушен. Мне казалось, несмотря ни на
что, в сердце у него все оставалось мирно и тихо. Для меня это и есть
богоприсутствие. В его немощи отражался Господь. Помните афоризм о том,
что «ни один человек никогда не стал бы монахом, если бы не увидел в
глазах другого сияние вечной жизни». Ведь это касается не только
монашества. Нам всем — бегающим в суете по большому городу — не хватает
света радости в глазах другого, и мы подспудно его ищем. Именно таким
был Саша, и этот свет дарила его улыбка, которую не смогла стереть даже
смерть…
Для меня жизнь Саши еще раз утверждает, что Бог с нами во всех
ситуациях — больших и малых. Но не меньшего смысла оказалась исполнена и
его смерть. После кончины его тело находилось в храме при Пятой
градской больнице. В нас — тех, кто там собрался — не было скорби и
уныния. Было чувство доверия Богу и, самое удивительное, ощущение, что
Саша теперь поддерживает нас еще больше. Я верю, что он непременно на
пути в рай, что мы можем к нему обращаться за советом, за беседой. Да,
это звучит так просто и по-детски — и именно потому, что все это
совершенно в духе того, как жил сам Саша. Конечно, рядом с гробом мы
плакали — это были нормальные человеческие слезы. Но нам не было ни
тяжело, ни плохо. Не только Сашина жизнь, но и его смерть стала
утверждением присутствия Бога рядом с нами. И все мы понимали, что,
когда Саша ушел на небо, мы не потеряли — мы приобрели. Своей жизнью
Саша многим помог, и своей смертью многих поддержит…
P. S. 11 октября Саше исполнился 41 год.
|
