О. Ярослав cлужит в поселке Вадино Смоленской
области. Кроме службы в сельском храме у него есть послушание — окормлять три большие колонии.

Проверка

Всех, кто на зону приходит, зэки испытывают сначала. Вообще на зоне ни
одного явления нет, которое бы они не проверили —
чего это стоит. Когда я пришел, мне устроили такую беседу —
я только потом почувствовал, что
это не беседа, а допрос, что ответы мои их не интересуют, не интересует,
что я говорю, а как
я это говорю. Много-много вопросов, и тут главное —
не смутиться, не стушеваться. Спрашивают: Зачем на зону приехал, что
тебе тут нужно? — Приехал, чтобы у вас
тоже была возможность души свои
спасать. — А мне это не нужно!
И здесь, если бы я растерялся, а потом
начал из книжек проповедовать, что это всем нужно, что без этого
нельзя, они бы сразу почувствовали, что это фальшь, что я просто
заученные слова говорю, а в душе у меня другое. Но православному
человеку легко — я ведь там послушание несу! Я так и говорю: Не нужно
— значит, не нужно, я никого не собираюсь принуждать.
Вообще — пошел бы я разве к вам по доброй воле? Приятно мне это,
что ли? Никогда бы не пошел! Это послушание мое, я здесь должен служить.
Говорят: Мы, батюшка, совсем не против.
Вот так проверяют они, чего ты стоишь.

Преступники

Был у меня поначалу такой помысел, искушение: как их там причащать на
зоне? Нельзя причащать. Это же потерянные люди: человек, когда тяжкие
убийства совершает, у него же психика меняется и все мировосприятие.
Какая — то грань переходится, за которой человек не может тем же
оставаться. За грехи такие надо епитимью накладывать. А епитимья — это
что? Это отлучение от причастия. Но если им епитимью сообразно их
преступлениям давать, это ж они по 20-30 лет причащаться не будут! И
останутся, значит, без всякой помощи? Церковь — единственное, что их на
зоне может спасти, там все так устроено, что исправиться,
перевоспитаться не возможно, а можно только дальше падать.

И помысел этот отошел. Так сложилось, что более года епитимью не
назначаю. Если кается человек искренне — значит, что-то осталось в
душе. В общем-то, это такие же люди, только попавшие в беду. Есть там и
не виновные, есть такие, которые за небольшие провинности большой срок
получили. У нас ведь как бывает: увел какой-то человек мать семейства,
соблазнил, семья распалась, дети несчастливы, и женщину погубил. А
другой телевизор в этой семье украл. Чей грех больше, какое воровство
тяжелее для семьи? Но первому от людей — почет да уважение за
молодечество, а второго в тюрьму, Так что суд человеческий не может быть
справедливым.

Но если сидит человек за дело — хорошо это, что хоть какое-то он
наказание несет, какие-то страдания претерпевает за то, что закон Божий
попрал.

Община строгого режима

У нас там большая территория за колючей проволокой — 3 зоны: 2
общего режима и одна строго. Всего примерно 4500 человек. Та, что
строгого режима, гораздо лучше: там есть какое-то постоянство, там люди
надолго устраиваются жить и не портят жизнь себе и другим мелкими
пакостями. Складывается какая-то община, какие-то отношения. А на зоне
общего режима нет постоянства, люди меняются, отношения выстраивать не
стремятся. И дисциплины там меньше.

На зоне строгого режима есть у нас церковь и при ней постоянная
церковная община 15 человек (остальные — праздничные и
пасхальные). У них есть свой староста, замечательный
человек. Я ему очень благодарен
за помощь. Он, конечно, по природе своей никакой не преступник — живи он
в старые времена, никогда бы преступником не стал. Он дружинник по
натуре, воитель. Служил он в десантных войсках, потом его за участие в
драке посадили. Уже будучи старостой, он все, что я им приносил с
кануна (печенье, мед), раздавал старикам, которые на зоне живут.

За время служения у меня сложилось убеждение, что на зоне
необходимы два направления работы: создание церковной общины и
отвоевывание для нее духовного пространства. Без общины нет спасения.
Человек быстро разочаровывается в своих силах и отчаивается. Община
держит его в этот момент. Где двое или трое собрались во имя Мое, там
и Я посреди них, — говорит Господь.

В нашу общину пришли те, у кого какой-то образ Церкви в сердце
сохранился. У кого мать верующая, родственники, кто сам в детстве крещен
был, кому в письмах пишут: Ты уж крестик свой носи …
— за кого дома молятся…
Некоторые сначала приходят просто развлечься. (Там это
тоже развлечение, им же делать нечего совсем. Работают на зоне 10% —
раньше 100% работали, остальные, как тюлени, валяются на нарах, в
потолок плюют, телевизоры и видео смотрят, а там боевики всякие,
насилие, т.е. то, за что они здесь и сидят. Летом некоторые спортом
занимаются — в настольный теннис играют, а так делать совсем нечего).

У общины этой свой устав, уклад. Служба бывает раз в две недели, но каждый день они вместе собираются на утреннее правило, а после него читают три канона и акафист. И вечером правило. Администрация уже знает и не препятствует им собираться. В алтарь без благословения никогда не войдут, а кого благословили — входят с величайшим трепетом. До того как на зону попасть, они в храм не ходили, не знают, как там обычно себя ведут, поэтом обо всем этом из книг узнают. Вот они и стоят, за всю службу с места не сдвинутся, даже с ноги на ногу не переступят, с благоговением, трепетно, с помыслами борются. Приходят к такому как-то раз во время молитвенного правила о чем-то спросить, а он стоит, внимания не обращает.
Перед ним уже руками
машут, на часы показывают, на аналой ложатся перед носом, а он стоит не
шелохнется. Делать нечего, 40 минут так ждали. Он молитву закончил, из
церкви вышел, дверь запер и только после этого спрашивает: Что
случилось-то? — Да нам это вот нужно! —

Да это не ко мне, — говорит, — это к такому-то обратитесь!

Храм

В храме они все своими руками сделали: рамы резные для икон,
подсвечники, дарохранительницу даже. С удовольствием делают и красиво.
Надо им только образец принести показать, они по образцу сделают. А
изнутри, от себя они конечно пока не могут, потому что нет в них еще
духа церковного, не знают они этого, не видели. Как-то им администрация
поручила расписать храм, иконы написать — тем же зекам, что плакаты
всякие малюют. Так это ж страшно смотреть, что получилось! Приходишь —
на тебя зеки со всех сторон смотрят, лики зеленые, красные! Уж лучше
купить софринских картонных икон и в рамочки резные вставить.

(На зоне и для приходской церкви вырезали рамки для икон,
подсвечники. Церковь-то наша в приходе какая? Отдали нам под храм
обычный старый дом. Мы обои оторвали, щели в бревенчатой стене забили,
Из Тани сшили сами занавесочку, крестами украсили и вот эти деревянные
подсвечники расставили да рамки развесили. Получилось все очень просто и
уютно.)