Хочу рассказать о своих мытарствах на этой грешной земле. Благодарю Господа Бога, что эти мытарства выпали на мою долю, по милости Божией благодаря им обрел истинную веру – Православную.

Родом я из Башкирии. Татарин. И вот как-то я гостил у своей сестры в Ташкенте. Когда же возвращался от нее обратно, потерял свой кошелек с деньгами. По-видимому, так угодно было Господу Богу. Я был в отчаянии, не знал, что делать, как дальше быть. Сидел на вокзале и плакал. Подходят ко мне чеченцы и спрашивают:

– Брат, что сидишь такой угрюмый?

– Вот, – отвечаю, – потерял деньги по дороге и не знаю, что делать.

– Поехали с нами арбузы грузить. Заработаешь пятьсот рублей. Вот тебе и деньги.

В то время я был еще доверчивым и с радостью согласился на их предложение. Повезли меня в Казахстан. В Казахстане же эти чеченцы связали меня и повезли на целину. Было страшно, я не понимал, что они хотят со мною сделать, мучился в различных догадках, но позже, как выяснилось, они продали меня в рабство за сто пятьдесят рублей.

Там находились люди разных национальностей: и русские, и корейцы, и татары, и хохлы... Содержали нас в землянках. Строения были временными и назывались «болгарами». Внутри этих болгар стояли столбы, а рядом с ними стулья. Когда мы отдыхали на стульях, нас пристегивали цепями к этим столбам. Рабовладельцы боялись, что мы, «вонючие зайцы», – так называли нас, – можем от них убежать. Мы ходили все время в кандалах и наручниках. Мои документы у меня отобрали. Моим хозяином был кореец Виктор. У него на дому работала русская рабыня по имени Людмила из Ростова-на-Дону. В рабство ее продал, как она рассказывала мне позже, совсем молоденькую, ее же любимый друг. Было ей всего двадцать лет, и, став рабыней, пошла она по рукам. И вот исполнилось ей двадцать восемь, и выглядела она уже, как дряхлая старуха. А мне в то время стукнуло тридцать восемь.

Выводили нас, рабов, на арык, и мы орошали поля с арбузами, дынями и болгарским перцем. Раз меня укусила фаланга в руку. У фаланги смертельные укусы бывают в мае, а в другое время, если она укусит, человеческий организм еще может бороться. Рука моя вся покраснела, но еще могла двигаться, и поэтому, слава Богу, я продолжал работать. Во время работы, если стукался рукою обо что-нибудь, боли никакой не чувствовал, но вскоре у меня поднялась температура. Я не мог дальше работать. Хозяин Виктор позвал авторитета, чтобы решить, что со мною делать.

Пришел авторитет и говорит:

– Нельзя ему так. Если мы ему дадим отдохнуть, то и другие начнут сачковать. Ты у нас мусульманин?

– Да, – отвечаю, потому что я тогда еще был мусульманином, а сейчас принял веру Православную и крестился.

– Ты, вонючий зайчишка, будешь висеть у нас.

Рабовладельцы сколотили деревянный крест, привязали меня к нему и воткнули крест в землю. Теперь я понимаю, какие муки испытывал Христос распятый, наш Господь, но что мои муки по сравнению с Его, ведь Он был прибит ко кресту гвоздями. Я висел на кресте целый день. Мои локтевые суставы вывернулись. Была страшная адская боль! Я орал, как проклятый. Или мне казалось, что я орал? У меня круги пошли перед глазами. Вечером сняли меня с креста. Когда же очнулся, мне со смехом говорят:
– Что, принял горячую ванну? Теперь холодный душ будешь принимать.

Меня потащили за болгары. У них была там яма для отходов, и бросили меня в эту яму, и стоял я там по самую шею. Ночью пришла ко мне Людмила и дала поесть нарезанные куски арбуза. Я поел арбуз, и мне хорошо стало, как в раю.

Я знал, что скоро придут волки, и мне стало страшно за Людмилу. Я говорю ей:

– Люда, уходи отсюда, пожалуйста, сейчас волки придут голодные, и тебе несдобровать.

Людмила послушалась меня и ушла. И как только ушла, тут же, смотрю, прибежали волки. Стало не по себе. Я отодвинулся от края канавы и думаю: «Волки схватят сейчас меня за плечо и унесут». Волки походили кругами вокруг канавы и ушли. Я выбрался из ямы и побежал в степь. Днем рабовладельцы настигли меня в камышах. У них собаки обученными были, шли по моим следам.
Обычно, когда нас выводили на работу, снимали с нас ошейники, а вечером, когда мы возвращались, нас пристегивали снова к столбу, но после моего побега с меня ошейник уже не снимали. Приставили ко мне надзирателей. Когда я во время работы останавливался передохнуть, меня били сразу же плетками.

Наступил август. Мы загрузили последние арбузы, уехали наши хозяева, и я снова стал думать о побеге.
Из Татарии привезли еще трех мусульман. Их спросили:
– Будете работать?
– Мы не будем работать на вас, – ответили они.

Рабовладельцы не любили дерзких ответов и не церемонились. Их увели и принесли обратно их головы. Один же из рабов-мусульман сказал:
– Я буду работать, если вы мне позволите молиться.
Ему разрешили. Я смотрел, как этот мусульманин молится, и тоже присоединился к его молитвам.
Однажды я предложил ему бежать вместе со мною.
– Уже все подготовлено для побега. Идем, – говорю.
Он постоял в раздумье, потом отошел в сторону и начал молиться.
– Нет воли Аллаха, – ответил он. – Я остаюсь.
– Ты что, боишься?
– Нет, я не боюсь. Еще раз повторяю, нет воли Аллаха.
Мне был тогда не понятен его отказ. Я разнервничался. Складывалось все не так, как было задумано мною, и в таком нервном состоянии предложил бежать со мною Людмиле.
– Ты уже бежал один раз. Ты знаешь, что с тобою будет, когда тебя поймают во второй? – ответила она мне.
Я был в отчаянии. Нам не раз демонстрировали показательные смертные казни. Не раз я видел, как выводили человека голым перед толпою рабов. Прицепляли к ногам его тяжелый груз. Обкладывали человека со всех сторон покрышками от колес автомобилей, обливали бензином и кидали факел. Всю толпу рабов ставили на колени. А было нас человек пятьсот. Женщины и мужчины стояли отдельно.
Нет ничего ужаснее, как смотреть на горящего на твоих глазах человека. Он дико орет. Повсюду раздается запах горелого человеческого мяса. Опускаешь глаза, потому что не можешь смотреть на это зверство. Надзиратель подбегает и бьет нас плеткой:
– Смотри! Так и с тобою будет!
Припоминаю, как однажды не выдержал этого ужасного зрелища один мужчина и побежал с отчаянным криком в степь. За ним побежала еще одна женщина. Их тут же убили пулями из винтовки. И рабовладельцы смеялись:
– Они уже не работники! У них уже крыша поехала.
Во второй раз мы ушли с Людмилой вместе. Все было у меня продумано до мелочей. Мы скрывались по лиманам. Лиман – это котлован в степи, заросший камышами. В камышах мы и прятались. Питались лягушками. Рубашкой я вел по воде и выгонял их на берег. Бывало, что и змей выгонял на берег. Змею накрывал рубашкой и бил ее по голове, потом сдирал с нее кожу, и мы с Людмилой ее ели. Бывало, что ели и сайгак, оставленных сытыми волками. Мы спускали сайгак в лиман, раздирали на куски и ели сырое мясо. Вода в лимане соленая. И мы пили росу или дождевую воду. И вот во время этого побега я вспомнил, как один бурят, когда я пас овец в Читинской области, научил меня издавать ранний вой волчицы. Обычно на этот вой выходил волк, и бурят в него стрелял. И вздумалось мне по глупости завыть этим воем. Я хотел, чтобы услышали этот вой собаки, чтобы они залаяли, и мы смогли бы определить по их лаю, где находятся юрты чабанов. Мы хотели пробраться ночью к юрте и запастись едой. Но своим воем я вызвал волков. Тогда месяц август еще не кончился, а волки летом не нападают на людей, но зверь есть зверь, и волки повели нас.
Я Людмиле говорю, чтобы она не боялась волков. Главное, не показывать, что боишься. Мы стали громко разговаривать, хохотать, всем своим видом старались показать, что не боимся их.
По волчьим глазам, горевшим во мраке ночи, я понял, что нас ведут два взрослых волка, а остальные – маленький выводок. Это очень опасно для человека. Я понял, что родители-волки обучают своих детей. Три дня эти волки вели нас. Волк, по-видимому, старший, садился впереди и дожидался, когда мы приблизимся, потом опять отходил и снова садился и ждал. Нас объял ужас. Я нашел палку и стучу ею, и ору, а у самого мороз по коже, думаю – кинутся и труба нам: начнут рвать на клочья. Я завыл, как молодая волчица, и слышу вдруг собачий лай.
– Все, Люда, – говорю, – мы останавливаемся. Тут рядом чабаны.
А волки начали свои круги сужать. Я бегаю, ору, и так продержался до утра. Стало подниматься солнце. Я упал, обессиленный, и замертво уснул.
Когда же проснулся, мы с Людмилой пошли к юрте. И тут, смотрю, несутся на нас волкодавы с короткими, отрубленными хвостами. Ну, думаю, от волков мы спаслись, от собак же не спасемся, загрызут на части. Я слышал, что собаки хуже волков, могут разорвать не только взрослого человека, но и ребенка, собаки непредсказуемы. Смотрю, чабан скачет на лошади. Отстегал этих волкодавов, и они ушли назад. Он подскакивает к нам и спрашивает:
– Это вы что ли убежали от хозяев? Нам, всем чабанам, передали о вас. Я слышал, что ты татарин.
Я утвердительно кивнул ему головой.
– Я тоже татарин, – сказал он.
Мы разговорились. Оказалось, что его сожительница была родом из Башкирии. Добрый человек привел нас к своей юрте, накормил, а позже, когда мы познакомились ближе, я стал помогать ему нарезать кизяк. Руки мои были все изранены в камышах, и был я плохим ему помощником, но добрый человек относился ко мне терпеливо, быть может, с жалостью. Позже я помылся, побрился, почистил свою одежду. Когда приезжали наши рабовладельцы, мы с Людмилой прятались под кроватями и слышали, о чем они беседуют с чабаном и его сожительницей. Рабовладельцы им говорили:
– Как только они появятся, вы их держите. Нам сообщите, и мы приедем.
Вот такие у них были разговоры.
Когда они уезжали, мы выползали из-под кроватей... Так долго жить у доброго человека мы не могли, было слишком рискованно, и вскоре чабан дал нам на дорогу двадцать пять рублей и объяснил, как дальше идти:
– Не дай, Бог, на пути попадутся вам камышники (камышники – такие же, как и мы, рабы; из камышей они делали ограды для отар; жили в таких же, как и мы, землянках). Если ты к ним попадешь, то меня не выдавай. Меня выдашь, я, как ты, буду, и даже хуже. Прошу, не выдавай.
Я ответил, что не выдам.
И снова мы вышли на лиман.
Благодарю Тебя, Господи – Ты по милости Своей помог нам вырваться из этого страшного плена! Быть может, мы с Людмилой из редкого числа тех людей, кто мог вырваться на свободу из рабства? Во-первых, мы были обессилены от постоянного недоедания и недосыпания, а, во-вторых, степи в Казахстане простираются на десятки километров и уйти от погони можно только чудом Божиим, как и произошло с нами, а в-третьих, только Бог мог послать нам на пути такого доброго чабана. Утром вышли мы с Людмилой на дорогу. И вспомнил я наставления своего спасителя, что надо выйти на окраину селения, там будут стоять зерноуборочные машины, что нам надо подойти к русским, объяснить им все, и довезут нас до областного центра.
В кабине машины мы ехали на корточках, чтобы нас ГАИ не видело. Там вся милиция была куплена. Где машина останавливалась, мы выходили из кабины и разминались. Доехали до областного центра, мне водитель и говорит:
– Ты сам на вокзал не ходи. Найди какого-нибудь пацана, пусть он вам билеты купит.
Парня я нашел и говорю ему:
– Братишка, у нас такая ситуация (я рассказал ему вкратце о нашем побеге из плена). Возьми деньги. Купи нам билеты. Мы тебя в сквере будем ждать.
Билеты он купил нам с отправкой в три часа дня и говорит:
– Как без пяти три наступит, садитесь. Раньше сядете, милиция снимет вас.
Настало без пяти три, пацан говорит:
– Ладно, до конца вам помогу.
Мы побежали на поезд, сели в вагон. Пацан кричит нам вдогонку:
– Дядя, приезжайте к нам еще!
– Пронесло! – думаю.