Ведомому Богу. От Зарины к Катерине
( Елена Коровина, со слов Катерины Абдулгалеевой )
протоиерею
Аркадию Шатову
с благодарностью за все-все
От бабушки мой "революционный поступок” отец предложил временно
скрыть – и я с ним полностью согласилась: зачем возмущать спокойствие
старого больного человека? Пусть идет все своим чередом: будет, как
будет.
В конце июня к нам в гости приехала моя двоюродная
сестра Рушания (я называла ее просто Рушаной) и узнала, что в мае этого
года я стала Катей.
С великим трудом приняв эту новость, Рушана отвезла ее бабушке.
Когда мы созванивались с сестрой, она рассказала, что бабушка очень расстроена, и говорить со мной пока не хочет.
- Наверное, называла меня предательницей. Или что-то вроде "С волками
жить – по-волчьи выть”? – спросила тогда я. В ответ Рушана обиделась.
- Ты очень плохого мнения о бабушке. Она тебя по-прежнему, конечно,
очень любит и считает, что ты ни в чем не виновата, просто попала под
чье-то влияние, и рядом ни оказалось человека, который мог бы тебе
помочь… а ты же с детства была с… обостренным чувством веры…
-
Бабушка отчасти права, - отозвалась я. – Я действительно с детства была
"ищущей”, религиозной… И насчет влияния тоже права. Я попала под влияние
Бога, если можно так сказать. Он меня позвал, и я вдруг Его нашла –
просто пришло время.
- Ты нашла чужого Бога, - тихо проговорила Рушана. – Ты отказалась от своей родной веры.
…Я промолчала. Это надо было проглотить, хотя было очень нелегко. В
приезд сестры мы не говорили о моем Крещении, избегали этой темы, а
теперь, как и следовало ожидать, она предстала перед нами со всей
неотвратимостью.
Я не собиралась спорить, чего-то доказывать,
аргументировать, объяснять - все это незачем было делать. Есть в жизни
такие моменты, когда не надо говорить, потому что слова, какие-то
доводы, до невыносимости бессильны и пусты и каждый останется при своем
мнении. Есть моменты, которые можно только почувствовать, ощутить,
уловить, они выше любых слов.
Рушана тоже замолчала, я услышала, что она плачет.
- Не надо, ну, пожалуйста, не надо. Я тебя очень люблю. И мы ведь все равно… дружим и вместе.
- Да, это так… просто вспомнила… так, мелочь.
- Чего ты вспомнила, Рушана?
- У нас очень красивую мечеть построили… Ну, ты знаешь, наверное… Кул Шариф.
- Когда я приеду в гости, обязательно сходим с тобой ее посмотреть! Хорошо?
- Да, Зарина, сходим… Ну, успехов! Целую тебя. Бабушке пока не звони… И
не переживай, ты же знаешь нашу бабушку. Она тебя, конечно, простит.
Ну, до свидания!
- Звони!
…Папа отнесся к моему
решению стать православной христианкой с сочувствием. И это не удивило
меня: папа всегда относился ко мне с большим пониманием и любовью, чем
все остальные члены семьи. Он ценил мою свободу, уважал мой выбор.
- Ну что ж, раз ты это выбрала, раз тебе это близко – наверное, я не
должен препятствовать, - заметил он со своей мягкой улыбкой, и мы
обнялись.
- Все равно ты останешься моей дочкой Зариной, кем бы ты ни стала – православной, католичкой или буддисткой.
- Такого папы как у меня, больше нет ни у кого! – рассмеялась я, целуя кудрявые, седые волосы отца.
Мама пошумела больше от необычности происходящего – в нашей семье,
среди нашей родни это был первый случай перехода в другую веру.
Я назвала дату своего предстоящего Крещения – родители не захотели прийти в этот день в храм, и я была очень рада этому.
Мы понимали друг друга без слов, так бывает в очень дружной, любящей
семье. Мне кажется, они не захотели мне мешать – даже не мешать, а
просто напоминать о себе в такую минуту. Ведь тогда, на Крещенье, в
храме существовала только я – Зарина-Катерина и Христос, и буквально
считанные секунды мне был никто не нужен – и ничто не нужно: даже,
наверное, кислород.
Это были свет и радость – настоящее чудо, и
мне казалось, что я чуть-чуть, совсем капельку, причастна к тому, что
чувствовал князь Владимир, когда крестился, и великомученица Катерина и
Варвара и другие святые, крестившиеся в зрелом возрасте.
***
С детства я отличалась религиозностью – бабушка правильно это заметила в разговоре с Рушаной.
Бабушка моя была ревностной мусульманкой, чего никак нельзя было
сказать о моих родителях. В мечеть отец заходил только по большим
праздникам; родители не молились, не постились, и Коран, подаренный
бабушкой, в конце концов куда-то исчез из нашей квартиры.
До
девяти лет я жила в Казани, и воспитанием моим, преимущественно,
занималась бабушка. Строгая, но любящая, честная и добрая, она сделала
для меня очень многое (внучек у нее было всего две: я и Рушана), и
поэтому, когда я всерьез задумалась о крещении, то первым делом пришла
на ум мысль: бабушка очень расстроится.
Моя бабушка, как и
полагается настоящей женщине, воспитанной в традициях ислама, исправно
держала уразу (пост), творила намаз 5 раз в день и очень переживала
из-за сына (моего отца), который относился к вере довольно равнодушно.
Бабушка учила меня молитвам, они казались мне особенно чудесными,
волшебными, как ключи к двери, которая ведет в мир новый, загадочный,
неизведанный. И в этом мире любили и знали меня – маленькую Зарину, я
была там почти "своей”, не чужой, - к этой мысли приучила меня бабушка. И
до сих пор еще в тайниках моей памяти изредка всколыхнется и прошуршит
осенним листиком непонятная, бабушкина (но от того и близкая!) молитва
"Бисмилла и рахман и рахим”.
И мне казалось с детства, что
что-то магическое, тайное, открытое только для меня, было за
расписанными арабской вязью стенами мечетей.
И на всю жизнь
мне запомнился случай из моего детства: я вернулась из школы, где на
уроке труда мы мастерили хорошеньких куколок из мулине. У меня
получилась особенно красивая кукла в малиновом платье, с раскинутыми в
стороны желтыми руками. Я повесила куколку на шею и отправилась домой.
У бабушки (она жила тогда с нами) мой вид вызвал жуткое негодование.
- Это что такое, Зарина? Это что ты себе на шею повесила?
- Абика (бабушка), это кукла. Из школы… мы… делали…
- Я тебе покажу куклу! Это крест, а не кукла! (у моей поделки руки были раскинуты в виде креста). – Снимай немедленно!
Бабушка отобрала куклу, выдернула желтенькие руки и, только увидев мои слезы, принялась утешать.
- Сделаю тебе куклу еще лучше. Красавицу из красавиц. А кресты на себя нельзя вешать, Зарочка. Ты мусульманка. Повтори.
- Я – мусульманка, - сквозь слезы пролепетала я, и бабушка уже ласково
гладила меня по голове и сажала за стол обедать и называла нежно
"кызым”, т.е. "моя дочь”.
В третий класс я пошла уже в Москве.
Были разные трудности дома, и даже на меня, ребенка, частично ложился их
груз. И почему-то именно в этот момент я совсем отошла от веры – не
было рядом мудрой бабушки, были родители, у которых была только я и
больше никого. Я как-то рано ощутила свою "нужность” им и стала очень
"приземленной, привязанной к конкретным моментам” – вся "волшебность”,
всё магическое быстро исчезло из моей жизни.
Мимо мечетей я проходила довольно равнодушно – быть может, оттого, что они были "московские”, не родные…
***
Не могу точно вспомнить в какой момент у меня появился интерес к
православию. Быть может, он возник во мне с той поры, когда мы переехали
в Москву? Или после того, как я поплакала над легким, причудливо
расписным, как изящная шкатулка, рассказом И.Бунина "Чистый понедельник”
или когда дрожа читала "Братья Карамазовы” Достоевского? Или когда
впервые в жизни попала вместе с одноклассниками на экскурсию в
Троице-Сергиеву Лавру и прочитала на одном из храмов надпись, поразившую
меня до оцепенения – "Ведомому Богу”.
…Сбылась моя мечта беспокойной, ищущей юности: я стала студенткой МГУ.
После того, как мы с новоиспеченной подругой увидели себя в списках
поступивших, она в радостной истерике потащила меня в храм мчц.Татианы
при МГУ – "ставить свечки”.
- Зачем ставить? – не поняла я.
- Ну, как, в благодарность. Мы же поступили! – по пути объясняла Лена.
- Ты верующая, православная? – обрадовалась я. – Как давно мне хотелось
поговорить с какой-нибудь сверстницей о православной вере!
- Не важно! – отмахнулась подруга. – Главное – что мы поступили. А свечки поставить надо. Так надо, понимаешь, Зарин?
Я ничего не понимала. Что значит "так надо”? Как-то, я одна робко
переступила порог Татьянинского храма и попросила в книжной лавке книгу о
православной вере.
- Ну какую вам книгу предложить, девушка?
Их очень много – о православной вере. Вот ответы на вопросы, священник
отвечает, это вот издание больше для детей подходит, а это для людей
воцерковленных… А вы, может, православную энциклопедию купите?
- Не знаю, как скажете, - я пожала плечами.
Продавщица пытливо посмотрела на меня.
- А Библия у вас дома есть?
Я отрицательно покачала головой.
- Ну вот, с Библии и надо начинать. С Евангелия. Вот вам Евангелие, отдельно Новый Завет, а потом докупите, если что…
…Дома я стала листать небольшую книгу с православным крестом на
обложке. Как-то ненавязчиво вспомнилась бабушка – и мне стало чего-то
стыдно, словно я совершала что-то плохое, недозволенное. Я отложила
Евангелие на время, а потом все-таки прочитала его от начала и до конца –
просто как главную христианскую книгу. Первое впечатление – я была
просто очарована, заворожена, если так можно сказать. До чего же
Евангелие было добрым, ласковым, теплым, каким-то прощающим, дающим
надежду на что-то опять же доброе, светлое. Прочитав его впервые, я не
поняла почти ничего, кроме, разве что, описания жизни Христа, но как
много мне запомнилось непонятных изречений!
Я ходила,
прислушиваясь к себе, и, повторяя в уме эти величественные изречения, и
мне казалось, что звучит внутри меня особенная музыка – музыка
Евангелия.
А потом была сессия и обычная студенческая суета,
размеренные трудовые будни и яркие праздники, и больше Евангелие я не
читала: все как-то не случалось. Иногда я вспоминала об этой книге, но
почитать – глаза и руки не доходили. Я помню, что чаще других эпизодов
из Евангелия в памяти всплывала гефсиманская молитва. В этот момент из
жизни Христа мне казался почему-то наиболее сильным и печальным. Я не
понимала, как Бог может испытывать чувство одиночества и скорби
(разумеется, в то время я понятия не имела, что Христос был Бог и
человек) и это реальное ощущение оставленности и брошенности вызывало у
меня глубокое сочувствие к Спасителю. Как мне было жаль Его! Христос –
совсем один в темном притихшем Гефсиманском саду, слабо освещенным
луной, апостолы мирно спят, а Ему предстоит столько всего пройти; Его
ждет позорное распятие – и в такие минуты Он всеми оставлен!
Этот евангельский эпизод крепко впечатался в мое сердце и память, и мое
первое познание "христианского Бога” было именно таким – сопереживание
бедному, одинокому, всепрощающему Христу.
***
…Летом я с
подругами отправилась отдыхать на Кавказ, в Мацесту всего на 10 дней.
Планы у нас с Ритой и Леной были грандиозные – но сил и фантазии хватило
только на то, чтобы валяться каждый день на пляже. От моря нас
невозможно было оторвать.
И все-таки перед возвращением в
Москву мы решили побывать на какой-нибудь экскурсии. Только сразу же
возник вопрос: что посетить? Ведь вокруг было столько удивительных мест…
И все-таки мы сошлись на Абхазии: с ней у нас было связано веселое воспоминание.
Как-то вечером, возвращаясь с пляжа втроем, у перекрестка, где
начинался рынок, мы увидели старика-грузина с большим завязанным мешком,
стоявшим около его ног. В мешке что-то шевелилось.
- А что вы продаете? Что там, в мешке? – полюбопытствовала Рита. – Кот?
- Зачэм кот? Какой кот? Это наложниц я вэзу в горы, в Абхазыю, продать, - и дед добродушно рассмеялся.
- Наложниц в Абхазию? – повторила, недоумевая, Рита.
В это время в мешке захрюкали.
Мы расхохотались.
- Поросенок! Там у вас поросенок! – мы смеялись, как дети.
И поэтому, когда встал вопрос о том, на какую все-таки экскурсию
отправиться, увидев на стенде турфирмы слово "Абхазия”, мы дружно
рассмеялись, вспомнив поросенка в мешке, и решили ехать туда.
День выдался безумно жарким, казалось, что воздух застыл тягучим,
горячим пластом. Одуревшие от жары туристы лезли прямо в одежде в
Голубое горное озеро, фантастически красивое и ледяное, от воды которого
моментально сводило ноги.
Как говорится, нам уже было "не до
чего”. Двухминутное купание в море, в Гаграх, облегчения не приносило.
Наконец, автобус остановился около Новоафонского монастыря – последнего
пункта программы нашей экскурсии.
Надо было подниматься в гору.
Туристы, мокрые, красные, с трудом передвигали ноги, брели к монастырю,
вверх, в гробовом молчании – сил разговаривать не было.
Желания стоять в душном помещении, за свечами и записками возникло лишь у
некоторых. Мы послушно ходили по монастырю за экскурсоводом, и у меня
не возникало никаких ощущений, кроме отупляющей усталости.
Почему-то монастырь не произвел на меня особенного впечатления. Веселый
полосатый снаружи, и величественно-мрачный, темный внутри. В сумраке
огромного храма потрескивали свечи, выступали лики икон.
- А теперь можете полюбоваться архитектурой монастыря, у вас в запасе 30 минут. Встречаемся без 15 минут четыре у автобуса.
Рита с Леной упали на скамейку, обмахиваясь газетами, а я пошла бродить по храму.
Фрески, иконы в полумраке, неслышно снующие прислужницы в темно-синих
халатиках и вдруг… Из темноты, в бликах горящих свечей, словно из
длинного неосвещенного тоннеля ко мне навстречу вышел Христос.
Он стоял на коленях на сером камне, чуть разведя руки в стороны, и
устремив взгляд вверх, на небо, словно разговаривал с кем-то и лицо Его
было таким грустным, таким страдающим, молящим, что я застыла на месте;
сердце болезненно заныло. Белое простенькое одеяние, серо-синяя накидка
на плечах (или как это называлось раньше?) и позади Спасителя – деревья,
уснувшие в тишине ночи и какие-то растения и совсем вдалеке – спящий,
спокойный город Иерусалим. А небо – глубокое, темно-синее и очертания
туманной, голубой чаши, среди тихих звезд… И в этой темноте и ночной
тиши яркое, солнечное свечение вокруг головы Христа…
Я
моментально узнала изображенный на иконе сюжет из Евангелия –
оставленный всеми Христос в ночь перед Распятием в Гефсиманском саду.
- Как называется эта икона? – прошептала я, поймав за руку церковную уборщицу.
- Моление о Чаше, - она указала масляной рукой на желтые буквы, застывшие на темном небе иконы.
- А почему… Он молится Чаше? – не поняла я.
Женщина смотрела на меня ласково и спокойно. Ей было лет 35.
- Моление о Чаше, а не Чаше. Господь молился о чаше Своему Отцу,
Богу-Отцу перед Распятием. Он знал все, что с Ним будет, и молился об
этой Чаше страданий, которую Ему надлежало испить. Это была молитва об
укреплении перед всеми испытаниями… Вот вы почитайте Евангелие…
- Я читала, - отозвалась я. – Спасибо Вам, огромное спасибо!
Я достала фотоаппарат и сквозь пелену слез несколько раз сфотографировала чудесную икону.
Мне не хотелось, чтобы меня видели Рита и Лена. Мне вообще не хотелось,
чтобы меня кто-то видел, чтобы кто-то был рядом. Хотелось лишь одного –
плакать здесь совсем одной рядом с камнем из Гефсимании, камнем, где
стоит Христос, устремив печальный взгляд на небо.
- Зара, пошли! Уже время…
И все-таки я опоздала к автобусу, потому что бросилась в церковную
лавку, в надежде купить икону "Моление о Чаше”. Такой иконы там не
оказалось.
И возвратившись в Москву, я разыскивала эту икону во
всех храмах и церковных лавках, понимая в то же время, что я ее не
найду… Конечно, иконы "Моление о Чаше” я встречала, но написаны они были
по-другому. А мне хотелось именно ту – какая была в бедном абхазском
храме и я, наконец, рассталась со своей мечтой.
К моему большому огорчению фотография иконы не получилась – слишком темно было в этом храме.
…Время шло, и наступил тот день, когда я вошла в маленький храм, рядом с
моим домом и обратилась к священнику с просьбой крестить меня.
Перед этим Таинством он просил меня походить на Литургию, и выучить смысл некоторых молитв.
Я стояла на Литургии и послушно, с полным сознанием своей правоты уходила после возгласа диакона "оглашенные, изыдите”.
Мне приятно было быть "оглашенной”, т.е. пока не крещенной, но готовящейся. Таинство ждало меня впереди.
- Вы выбрали имя, которое хотите принять во время крещения?– как-то раз неожиданно спросил меня о.Андрей.
- Нет, я не знала… что надо выбрать имя. Совсем любое?
О.Андрей принес мне церковный календарь.
- Какого числа вы родились?
И я узнала, что в день памяти моего рождения, 7 декабря, празднуется
день памяти св. Великомученицы Екатерины. Больше вопрос о выборе имени
не стоял.
Родители по-прежнему, конечно, называют меня Зариной,
Зарочкой, Зарой, но когда к телефону просят "Катю”, они зовут меня. А
это дается очень нелегко, я знаю.
Бабушка с трудом пережила мое
крещение и, наверное, до сих пор не приняла его, да и никогда не примет,
но, конечно, я навсегда останусь ее любимой внучкой, а она – моей
дорогой бабушкой.
…В тот день, когда меня крестили – 7 декабря,
в день рождения и день моего ангела выпал первый снег. В храм я вошла,
когда рассерженная осень разметала повсюду остатки прелых листьев, а
вышла, когда земля была уже присыпана снегом и хлопья все падали и
падали – очень медленно и несмело.
Я шла в этой тишине и
чистоте, до краев полная сознанием совершившегося таинства и так боялась
потерять, разлить это ощущение тихого блаженства! Я поехала в музей
Андрея Рублева , затем долго гуляла, а когда стемнело, зашла в первый
попавшийся храм и мне повезло - там читался акафист великомученице
Екатерине. Домой возвращаться так не хотелось…
Идя домой, я повторяла фразы, пытаясь их осмыслить и принять: "Я – православная! Я – теперь Катерина. Я – крещеная!”
И вдруг…
"А что, если я не права?!” – помимо моей воли внутри меня бухнула и
придавила эта страшная мысль. "Я из мусульманской семьи, этническая
татарка… Ни капли русской крови… Зарина Фаридовна Абдулгалеева… И вдруг –
такое, изменить вере отцов…”
- Господи, помоги! Я верю, верю!
Это все неправда - мои мысли, - я содрогнулась в беззвучной молитве к
моему Богу, Богу, которого я знала, Богу христианскому, Гефсиманскому…
я почти бежала домой и специально пыталась думать только о предстоящей
сессии. Неожиданно на мобильный позвонила мама и, узнав, что я рядом с
нашим домом, попросила купить "суперклея” – "что-то там у нее
сломалось”.
Я подбежала к киоску, когда он уже закрывался.
- Пожалуйста, мне только два суперклея, - умоляюще попросила я.
Пожилая продавщица молча вздохнула и кивнула. Она долго не могла найти мне сдачи 4 рубля.
- Да не надо мне, не ищите! Спасибо за клей! – и я повернулась, чтобы уйти.
Продавщица настойчиво позвала меня.
- Подождите. Мне чужие деньги не… - она не договорила. - А вот, может
календарик возьмете, а? На будущий год? Как раз последний остался.
- Давайте, конечно.
Она сунула мне в руку маленький календарь. Я бросила его в карман.
…Дома, вместе с клеем я достала календарь и ахнула. Что-то теплое, родное разлилось по сердцу, помимо воли выступили слезы.
Календарь!
На сером камне, на коленях стоял Христос, чуть разведя руки в стороны и устремив взгляд вверх, на небо…
Мой Христос! Христос, которого я знала!
Я перевернула календарь и прочитала внизу: "Фрагмент росписи собора
монастыря св. апостола Симона Канонита г.Новый Афон (Абхазия)”.
Как
этот календарь мог появиться в Москве? Последний, словно предназначался
именно мне, ну как подарок на день рождения! На день духовного рождения!
…Я нашла рамочку для иконы-календаря и освятила ее в нашем храме.
"Моление о Чаше” – это моя самая любимая икона, я очень люблю перед ней
молиться.
…Рушана как-то серьезно спросила меня:
- Зара, но ты,
наверное, хоть изредка, хоть неосознанно, хоть во сне – но сожалеешь,
что стала… другой? Что приняла другую веру?
И я чистосердечно ответила:
- Нет, никогда. Правда. У меня наоборот, такое ощущение – словно я
что-то приобрела, очень-очень дорогое, то есть бесценное. И стала очень
богатой. Внутри богатой. Раньше у меня такого не было.
- Странная ты все-таки, Зарина, - вздохнула Рушана. – И от этого я тебя люблю еще больше…
***
Я знаю, что есть русские, с православными корнями, которые принимают
ислам. И знаю православных людей, бывших мусульман. Свобода выбора –
какой великий дар!...
А самое главное, самое важное, самое радостное
и удивительное для меня событие – моя Рушана спустя 2 с половиной года
после моего Крещения крестилась сама! И крестился муж! Она стала Марией,
а Ильнур (муж) – Ильей.
7 января 2006 г.
Рождество Христово
Источник: http://www.pravmir.ru/
|
