Сергей  Рачинский. Чтение Псалтыри в начальной школе



Во всякой благоустроенной сельской школе, какого ни была бы она наименования, значительная доля учебного времени уделяется на механическое церковно-славянское чтение. Материалом для этого чтения служат, почти исключительно, псалмы, сперва избранные, вошедшие в состав Часослова, затем все псалмы подряд, по порядку кафизм Псалтири.

Упражнения эти прежде всего вызываются настоятельною церковною нуждой. В огромном большинстве сельских церквей шестопсалмие, часы, псалмы на торжественных молебнах и т. д. читаются учениками школ или взрослыми грамотеями, в школах учившимися, - чем значительно облегчается непосильный труд единственного причетника и обеспечивается явственное, нередко прекрасное чтение в церкви этих богослужебных псалмов. Становится возмож­ным хотя неполное, но приличное чтение кафизм вечернего и утреннего богослужения. Но еще необходимее твердое умение читать псалмы ради чтения Псалтири по покойникам, для наших сельских причтов абсолютно невозможного. Нужно ли распространяться о важности этого священного обряда, в безграмотной глуши неисполнимого? О том, сколько им смягчается безутешного горя? О том, сколько духовного света вносит в темную среду торжественное чтение этих псалмов, из коих каждый, наряду с речениями, слушателям непонятными, содержит молитвен­ные возгласы красоты и ясности несравненной, заставляющие вслушиваться и вдумываться и во все остальное, - именно в минуты скорбной жажды духовного утешения? Поистине, из тех благ, которые стремится распространять начальная школа, едва ли какое-либо возбуждает столь всеобщее требование и в столь полной мере достижимо. Даже бабы самых глухих деревень, с непобедимым недоверием относящиеся к школьному учению, мирятся с ним при мысли, что их дети, после их смерти, будут читать по ним Псалтирь. Ныне крестьянин, приходящий в церковь за «святыми» к покойнику, неизменно заходит в школу - выпросить себе двух-трех учеников для чтения Псалтири. В добрых школах отказа не бывает. Разумный учитель знает, что именно этим одолжением он вербует себе новых учеников. Он знает, что продолжительное чтение Псалтири по покойнику более подвинет маленьких чтецов, чем десять уроков, на каждом из коих им приходится читать лишь по нескольку минут.

Но, скажут люди, от школьной практики далекие, поче­му в школе держаться механического чтения Псалтири, а не заменить его объяснительным? Но, возразят педагоги опытные, но более правоверные, чем православные, зна­ющие, что объяснительное чтение всей Псалтири, по краткости учебного срока и возрасту учеников, дело в сельской школе неисполнимое, - зачем тратить в школе драгоценное время на упражнения, педагогикой осуждаемые? Не лучше ли ограничиться посильным ознакомлением учеников с форма­ми и лексическими особенностями церковно-славянского языка, упражняя их в чтении текстов евангельских, вполне доступных их разумению, и притом заключающих в себе столь высокое назидание, с Псалтирью же знакомить их в русском переводе, предоставляя возрасту более зрелому знакомство с текстом столь трудным, как церковно-славянский текст Псалтири?

Прежде, чем отвечать на эти возражения, да будет мне позволено напомнить моим читателям об одном факте - факте очевидном, громадном, мировом, лишь в силу при­вычки переставшем возбуждать постоянное наше удивление.

Из всех книг, написанных руками человеческими, ни одна, не исключая даже Евангелий, не положила на хрис­тианское чувство и сознание печати столь неизгладимой, столь повсеместной, столь властной, как именно Псалтирь. Самая пророческая из пророческих книг, она стала азбукой христианства. В то же время она остается венцом молитвенного песнопения, недосягаемым образцом, неиссякаемым источником, питающим поэтическое творчество двух тысячелетий.

И чтó такое эта книга? Это - сборник духовных песнопений, давность коих считается десятками веков, написан­ных на языке мертвом и скудном, доступных подавляю­щему большинству лишь в прозаических переводах, устаревших и неясных.

Попытайтесь прочесть - не в поэтическом воссоздании, а в переводе прозаическом, самые дивные строфы Пин­дара и Горация, самые совершенные сонеты Петрарки, самые жгучие лирические излияния Байрона, самые благоуханные песни Гете и Пушкина. Вы убедитесь, что это - вещи абсо­лютно неудобочитаемые, разве для несчастных учителей словесности, лишенных знания иностранных языков.

А Псалтирь, в своих несовершенных прозаических переводах, продолжает жить и живить, продолжает со­ставлять хлеб насущный и темных масс, едва приступа­ющих к порогу знания, и тех избранных, которые стоят на вершине этого знания, на вершине мысли и художественного творчества. Это ли не величайшее чудо во всей истории всемирных литератур?

Я упомянул огульно о несовершенстве переводов Псалтири. Само собою разумеется, что это суждение требует расчленений и ограничений. Число переводов Псалтири - легион. В особенности размножились они в текущем сто­летии, с подъемом научной филологии, с углублением исследований древнего Востока. Ценность этих переводов весьма неравна; всякий из текстов, достигших широкого распространения, имеет свои достоинства и свои недостатки.

Но между этими текстами, завоевавшими себе авторитет долговечный и обширный, высоко выдается один - своею древностию, своим дивным поэтическим полетом, своим господством на православном Востоке. Это - текст греческий. Возникший на заре зарождающегося христианства, он озарил все чаяния, в трепетных образах носившиеся перед вещим духом Пророка, сознанием их исполнения. В передаче всего богатого содержания подлинника он изобилует красотами, подлиннику этому чуждыми. Словесные неточности, синтаксические отступления, неясности, происшедшие от замены собственных имен нарицательными, от стремления буквально передать поэтические обороты языка первобытного на богатейший формами и оттенками из языков человеческих, - все это совершенно исчезает перед изяществом и мощью целого, перед постоянным одухотворением текста, перед постоянным расширением его смысла в просторе христианской истины.

И этот-то текст, с изумительною точностию, с вдохновенною смелостию был переложен на язык юный и свежий, но богатый и гибкий, при этом впервые вошедший в полную свою силу, и перевод этот наложил на юный язык неизгладимую печать. Язык этот сделался книжным языком великого христианского народа и до сих пор оста­ет­ся живым элементом русской речи, письменной и устной.

Самый же перевод стал одним из величайших сокровищ этого великого народа. Каждое его слово, постоян­но звучащее в торжественные минуты общественного богослужения, своеобразный ритм каждого стиха, закрепленный дивными напевами прокимнов, антифонов, причастных, срослись со всеми отголосками сердечной памяти, со всеми изгибами верующей души. Сколько-нибудь заметная перера­ботка церковно-славянского текста (в видах его разъяснения) в употреблении молитвенном, церковном и домашнем, совершенно немыслима. Далее изменения некоторых окончаний, некоторых знаков препинания - идти невозможно.

Итак, именно в этой форме, хотя отчасти детскому пониманию недоступной, именно с церковно-славянским текстом, освященным веками, красотой своею затмеваю­щим все прочие, кроме греческого[1], обязаны мы освоить сердце и память воспитанников нашей начальной школы.

Значит ли это, чтобы мы в начальной школе должны были ограничиваться механическим чтением Псалтири, доныне в ней преобладающим? Нисколько. В связи с чтением механическим может быть подготовлено и по­дви­нуто чтение Псалтири сознательное, насколько то позволяет краткость учебного времени и возраст учеников.

Для этого уже существуют немаловажные пособия. Св. Синодом ныне издана учебная Псалтирь, в коей на брезе оговорены (на языке церковно-славянском) выражения самые затруднительные и темные. Число этих пояснений могло бы быть увеличено без излишнего обременения текста. Весьма уместным в Псалтири учебной было бы также приложение краткого словаря речений и слов, редко употребляемых. - Еще важнее для начальной школы другое издание, также синодальное (издательской комиссии при Св. Синоде). Это - Псалтирь с толкованием, два первых тома коей вошли в состав «Приходской Библиотеки». Первый том, кроме обстоятельного, превосходного предисловия, содержит толкова­ние псалмов, шестопсалмия и богослужебных часов. Во втором истолкованы подряд псалмы трех первых кафизм, особенно в том нуждающиеся, так как эти кафизмы входят в состав богослужения воскресного, в коем принимают участие ученики начальных школ. Нельзя достаточно благодарить неизвестного автора этого глубоко-внимательного труда, согретого самым искренним благочестием. Первые два тома содержат все, что нужно знать учителю для плодотворного классного чтения содержа­щихся в них псалмов; все, что нужно для полного уразумения этих псалмов взрослому грамотею. Остается пожелать благополучного окончания книги, которая, в полном своем составе, несомненно займет место между любимейшими из книг, истинно народных.

Пока пусть обратят на нее усиленное внимание сельские учителя и радетели народной грамотности. Уже та доля толкований, которая имеется налицо, в значительной мере может облегчить и оживить их труд.

Дело в том, что хотя время, уделяемое на механи­че­ское чтение Псалтири, не может быть уменьшено значительно, некоторая доля его всегда может быть уделена на объяснительное чтение псалмов избранных. Выбор же для этой цели псалмов должен быть сообразован с возрастом и степенью развития учеников. На ряду с псалмами, понимание коих более или менее затруднительно, псалмами, требую­щими объяснений продолжительных и сложных, имеется не мало таких, которые, по своей ясности и краткости, вполне доступны и разумению детскому при толковании самом элементарном[2]. Великое дело, если ученики началь­ной школы вынесут из нее полное понимание хотя бы двух-трех десятков псалмов и уверенность в возмож­ности достигнуть понимания и всех прочих.

Само собою разумеется, что количество псалмов, доступных серьезному объяснительному чтению, значительно рас­ширяется в двухклассных министерских школах, в возникающих ныне второклассных школах духовного ведомства. Тут могут быть прочтены с полным толкова­нием и те псалмы, весьма многочисленные, в коих сущест­венное затруднение составляют два-три стиха, остальное же почти непосредственно понятно. Тут время позволит остано­виться на таких особенно темных местах и терпеливо добиться полного усвоения их смысла учащимися.

Но прочный успех, истинная плодотворность такого объяснительного чтения, зависит от условия, выходящего из области всяких методов, всяких программ. Условие это - любовь учителя к Псалтири, чуткость его к дивным красотам псалмов. Умственное развитие, богословское образование могут укрепить эту любовь, изощрить эту чуткость. Но коренится и то, и другое в духовном и жизнен­ном строе учителя, в искренности и прочности его связи с Церковью. Касаюсь тут вещей, слишком часто лежащих вне власти заправителей и радетелей школьного дела, но о важности коих нельзя достаточно напоминать. В этом деле, как и во всех прочих сторонах школьной жизни, личность учителя - фактор столь важный, что никогда не следует о нем забывать. Воспитание этой личности, охране­ние ее от влияний тлетворных лежит не только на ответ­ственности учебных заведений, но в еще большей мере на совести общества, от коего зависит учитель, которое всегда налагает свою печать на его неполное образование, на харак­тер его деятельности, с юных лет столь неизмеримо ответственной.

Да простят мне читатели это невольное и лишь кажу­щееся отступление. Вернемся к Псалтири.

Мальчик, научившийся в школе, хотя механически, но бегло и истово читать Псалтирь, не расстанется с нею до гроба. Случалось ли вам, при вынужденной ночевке в крестьянской избе, осмотрев от скуки всю скудную ее обстановку, рас­крыть ту единственную книгу, в почерневшем от времени переплете, которая лежит под полкой с образами? В огромном большинстве случаев, эта книга - Псалтирь. Запятнаны ее страницы, обтерты их углы. Но не одна грязь мозолистых рук оставила эти пятна. Тут есть капли воска, есть капли слез, медленно падавшие на эти страницы во время долгих ночных чтений по дорогим покойникам. Не рассеянною небрежностью истрепаны эти углы; но благоговейным переворачиванием этих страниц, быть может, многими поколениями. И при всяком чтении, для чтеца, по мере его умственного и нравственного роста, ярким пламенем вспыхивал внутренний смысл того или другого речения, до тех пор для него непонятного; и с каждым чтением дороже становилась ему старая книга, лежащая под образами...

И есть немало крестьян, которые не довольствуются этим медленным, неполным проникновением в смысл свя­щенной книги, которые жадно хватаются за всякое объяс­не­ние псалмов, не пугаются и громоздкого толкования Зигабена. Громадный успех, выпавший на долю доброй книжечки покойного о. Иоанна Наумовича «Четыре путеводителя к доброй жизни», в значительной мере обусловлен тем, что она начинается с мастерского толкования псалма 90-го.

Не налагает ли все это на начальную школу священную обязанность - если не сообщить своим питомцам полное понимание Псалтири, то ввести их в это понимание. Скуден запас времени, коим она для этого располагает, но он, даст Бог, постепенно расширится. Дело это требует усиленного внимания и любви, и постоянного памятования о том, что успех недостижим без твердой техники цер­ков­но-славянского чтения. Только она обеспечивает в будущем беспрестанное перечитывание, в церкви и дома, отдельных псалмов и всей Псалтири, и только это перечитывание может сохранить в памяти школьные толкования, может постоян­но побуждать ум проникнуть глубже в речения, в школе не истолкованные.

Именно теперь теснятся в уме эти мысли, ибо наступила осень - эта весна школьного года. В двери старых школ теснятся новые ученики, с каждым годом более многочисленные, более подготовленные к школьному учению примером старших товарищей и братьев, все чаще при­носящие с собой первые начатки грамотности. Множество взрослых юношей начинают свое учительское поприще. В большем, чем когда-либо, количестве открываются школы новые, типов и степеней самых разнообразных, начиная с церквей-школ, сооруженных богатыми благо­творителями при щедрой помощи от Св. Синода; с школ второклассных, в невиданных доселе школьных зданиях, с полуторатысячным бюджетом, и кончая убогими школами грамотности, без собственного помещения, без самых эле­ментарных учебных пособий, с денежными средствами самыми скудными и гадательными... Сколько посевов, тре­бующих самых неусыпных, самых разнообразных забот не только со стороны лиц, учащих и начальствующих, но и со стороны всякого, у кого на глазах брошены в землю эти посевы, и кто способен понять, чтó зависит от успеха ожидаемой жатвы!

На памяти людей, едва достигших старости, возник весь этот школьный мир. На их глазах возросли, определи­лись, осложнились требования, кои ставятся школе начальной. Благодарение Богу! Среди всех колебаний общественной мысли, среди всех экспериментов, столь часто легкомыс­ленных подчас и преступных, не померкло ни в сознании лучших людей, ни в предначертаниях Правительства - требование главное, требование тесной, живой связи школы с Церковью, - связи, которую не создавать нам приходится, а только охранять и укреплять. Символ и свидетель этой связи, в нашей начальной школе до сих пор царит Псалтирь, - и все попытки заменить ее иными книгами раз­биваются о силу вещей.

Прибавлю, что нигде не царит Псалтирь столь бесспорно и властно, как в школе, созданной народом, лишь со вчерашнего дня узаконенной, - в той школе, до которой не доходят клеветы и насмешки, сыплющиеся на нее в столич­ных фельетонах - в деревенской школе грамотности.

Школа эта, как всякое явление самобытное, жизненное, плохо поддается не только огульной оценке, но и самой элементарной статистике.

О качестве ее привыкли судить по прежним ее учите­лям - отставным бездомным солдатам, изгнанным за пьянство приказным и церковникам. Но ведь этот тип повсеместно и быстро вымирает и заменяется иным ти­пом, типом ученика доброй сельской школы, полюбившего книжность и предпочитающего скромный домашний зарабо­ток шатанию по столицам. Учителя этого типа - усерднейшие посетители церкви и материнской школы, все добрые начинания коей они стараются перенимать и осуществлять в своей школке, и эта школка нередко идет ровным шагом с младшими отделениями материнской школы и перепол­няет старшие ее отделения. О количестве же детей, учащихся в школах грамотности, не дают и приблизительного понятия официальные данные. Все эти школы, конечно, хорошо известны местным священникам, несущим за них ответственность, посещаются и поощряются ими. Но офи­циально заявлять о их существовании священники остерега­ются, пока благоприятные обстоятельства не сложатся в некоторое ручательство их прочности; ибо заявление о существовании школы равняется обязательству ее поддерживать; вся же она держится на доверии однодеревенцев к местному учителю, который может выбыть по тысяче непредвидимых причин, и коего без денег не заменить.

Вошел я, говоря о чтении Псалтири, в эти подробности о мелких школках потому, что школа грамотности, школа деревенская - есть школа по преимуществу псалтирная, и, по силе вещей, этого характера утратить не может, а, напротив того, поддерживает его во всех прочих сельских школах. Вот почему в системе нашего начального образования она играет роль незаменимую и заслуживает всякого поощрения и поддержки.

Благодаря ей становится доступным множеству учащих­ся и то более полное начальное образование, которое дают двухклассные школы Министерства Народного Просвещения, будут давать второклассные школы духовного ведомства. Немногие родители из крестьян решаются отдавать в учение своих детей в школу отдаленную, в коей нужно платить за их содержание, на долгий, пяти- или шестилетний срок. Но весьма многие охотно отдают их в такую школу года на два, на три, для пополнения уже начатого обучения.

Будем же надеяться, что эти скромные школы, излюбленные народом за то именно, что они - псалтирные, впредь найдут более справедливую оценку со стороны людей мыслящих, более внимательную помощь со стороны благочестивых радетелей школьного дела. Скрыты в тайне земной глубины корни всякого дерева. Но о них нужно прежде всего заботиться для того, чтобы дерево принесло и своевременный цвет, и обильные плоды. Нам нужны бесчисленные деятели на тех ступенях, темных и трудных, с коих начинается восхождение от мрака к свету. Одушевить их неведомый подвиг может лишь та вера, смиренная и твердая, коей учит нас Псалтирь, лишь память о слове Спасителя: царство небесное нудится; о словах Псалмопевца: не вознесеся сердце мое, ниже вознесостеся очи мои; ниже ходих в великих, ниже в дивных паче мене.

Сентябрь 1896 г.      

Заикание и церковно-славянское чтение

Заикание недуг у детей болезненных и слабонервных нередкий, подчас значительно затрудняющий им школьное обучение.

Способы лечения этого недуга давно выработаны в Америке Г-жею Лей (Leiph) и распространены в Европе. Сущность их заключается в гимнастике голосовых орга­нов, а именно в систематических упражнениях в декла­мации нараспев стихов и благозвучной прозы, сперва медленной, затем ускоряющейся.

Помню деревенского соседа, страдавшего заиканием в степени чрезвычайной. Он ездил в Париж лечиться от этого недуга. Лечили его преимущественно протяжною декла­мациею, на псевдоклассический лад, монологов Расина и Корнеля, и вернулся он исцеленным, по-видимому, оконча­тельно. В речи его не осталось ни малейших следов заикания, и в течение нескольких лет он говорил вполне плавно. Но случилось ему за что-то сильно рассердиться на своего кучера. На поспешном упреке он заикнулся: недуг вернулся с прежнею силою, и он до самой смерти остался заикою.

Наша начальная школа, независимо от целей лечебных, обладает, в церковно-славянском чтении, могучим сред­ством для устранения неправильностей выговора. В особен­ности можно сказать это о школе церковной, в коей больше внимания и времени уделяется на чтение отчетливое и истовое, приложимое в богослужебной практике. Способность к такому чтению не может быть развита без долгих предва­рительных упражнений в чтении протяжном, нараспев. Школа в этом отношении оказывает влияние благо­детельное. Сплошь да рядом в ней исчезают, как бы сами собою, слабые степени заикания.

Нельзя сказать того же самого о более сильных степенях этого недуга. Заурядное классное чтение, самостоятельное изучение нескольких богослужебных текстов недостаточны для их устранения. Нужны добавочные упражнения в чтении именно протяжном, нараспев, и непременно под на­блюдением учителя. Предоставленные самим себе, ребята, уже победившие технические трудности чтения, непременно стремятся к тому дробному чтению, отчетливому и быстро­му, коим щеголяют опытные причетники, которое иногда, по соображениям практическим, и бывает нужно, во время длительных служб... Но преждевременные упражнения в таком чтении для заикающихся гибельны, ибо именно вы­зывают припадки заикания. Честь и слава тому учителю, который займется с заикающимся учеником отдельно, не допуская его до быстрого чтения, пока он вполне не освоится с чтением медленным. Чтение нараспев, очень протяж­ное, как и пение, доступно всякому заикающемуся.

Прошлою весною в Татевской школе окончил курс мальчик, сильно заикавшийся. Некоторое улучшение в его выговоре в школе произошло, но до полного исцеления было еще далеко. Осенью он поступил в Дунаевскую второ­классную школу, при чем я обратил внимание заведующего ею священника на необходимость продолжать упражнения в протяжном церковно-славянском чтении. Почтенный о. Березкин не пожалел своих трудов, и на днях я убедился, что мальчик совершенно перестал заикаться, когда находится в спокойном состоянии духа.

Последнее обстоятельство заставляет меня напомнить о необходимом условии успешного лечения заикания голосовыми упражнениями, условии, без коего, впрочем, немыслим успех в каком бы то ни было школьном деле. Условие - это внимательное обращение, равное и кроткое, с учащимися детьми. Заикание, в корне своем - болезнь нервная. Оно поддерживается и усиливается нервными потрясениями, даже незначительными. Особенно сильно действует на заикаю­щихся - страх. Достаточно резкого окрика, чтобы вызвать заикание у ребенка, к нему расположенного. Всем учите­лям известно, с каким трудом отвечают на экзаменах ученики, хотя бы в легкой степени заикающиеся. В боль­шинстве случаев самое возникновение недуга связано со случайным испугом.

Затем, лечение заикания именно чтением церковно-славянским, истовым чтением богослужебных текстов, представляет то неоцененное преимущество, что оно бессознательно продолжается и вне школы пациентом, приобретшим навык и вкус к чтению в церкви. Лишь продолжительная практика может упрочить результаты лечения.

Невольно думается, что если бы мой покойный сосед, вместо того, чтобы ездить в Париж, выучился у местного церковника истово читать, - хотя бы часы III и VI, и затем неуклонно читал их перед каждою литургиею в своем приходском храме, он добился бы исцеления более прочного. Быть может, благочестивое это упражнение притом помогло бы ему сдерживать те припадки гнева, из коих один внезапно уничтожил результаты парижского лечения...

Из сборника «Русский книжник», 2009