У меня как-то раз зазвонил телефон: «Кто говорит?» - «Слон!» И этот слон позвал меня в Киев с какими-то лекциями. Я приезжаю, меня на вокзале забирает машина, и мы попадаем в большую пробку. Нас в машине двое, только я и водитель, и я его спрашиваю: «Скажите, а мы до университета когда доедем, к какому часу?» - «Ну, в следующем году, пожалуй, будем». А это было даже не тридцать первое декабря. И тут я начинаю озираться – мало ли, незнакомый человек позвонил и встретил, я в чужом городе, в чужой стране. Может быть, это не шутка, вдруг меня террористы какие захватили... Я начинаю оглядываться и вдруг вижу, что у шофера в ухе мобильник торчит, hands free для автомобиля, то есть он не со мной разговаривал, не на мой вопрос отвечал, а я его уже в террористы записал!
То же самое очень часто бывает и с церковью, когда люди задают свои вопросы, лично их интересующие. Есть группы людей, настроенных только на обостренную политику – буквально вчера на канале «Дождь» я вел беседу, и меня часто спрашивали: «А почему церковь не с народом, а с властью?». Во-первых, господа, с чего вы взяли, что вы – народ? Почему Сергей Будкин считает себя российским народом, я не очень понимаю. Во-вторых, если у вас чешется в политическом месте, это вопрос к вам, господа. Почему вы оказались политическими импотентами и свою озлобленность вымещаете на церкви? Вы смогли создать нормальные политические партии? Где в России нормальное политическое движение, а не лицемерная декорация, тот цирк без коней, который Шмаков возглавляет? Вы, светские люди, у которых есть вкус к политике, ничего сделать не смогли – почему вы тогда в этом церковь вините? У нас другая установка, другие цели, ради другого мы собираемся и живём – что вы навязываете нам вашу повестку дня?
Точно так же и с Библией: люди почему-то считают, что Библия должна отвечать им на те вопросы, которые присылают ей из Президиума Академии Наук. Ответы должны быть подробно расписаны, указаны все геологические эпохи, все астрономические события и т.д. Это не так – Библия отвечает на свой вопрос. И первый из них, собственно, религиозный.
Можете ли вы мне сейчас высказать самое краткое исповедование христианской веры, буквально в двух словах? Совершенно верно – Иисус Христос. Это ведь не паспортные данные, это исповедование веры: Иисус есть Христос. А каков самый краткий Символ Веры Ветхого Завета? Подсказываю: вы его ежедневно слышите в храме на утрене после шестопсалмия, после ектеньи... «Бог Господь». Потому что «Бог» и «Господь» - это не синонимы. Для языческого лексикона это совершенно разные действующие лица: Бог – это Творец, положивший всему начало, а Господь – тот, кто сегодня управляет нами. Это как строитель дома и управдом.
Есть в самых разных религиях мира такой персонаж – deus оtiosus, по латыни «праздный бог, почивший бог» (по-библейски Бог субботы, Бог покоя). То есть мы видим сохранившуюся память о едином первоначальном боге. Но затем утверждается, что этот бог-творец почему-то ушел. Причины могут быть разные. Например, в шумеро-вавилонской мифологии внук Мордук убивает первичную богиню Тиамат – кровавый вариант. Есть греческий вариант кастрации: Зевс правит миром, но Зевс – это потомственный путчист, который сверг и кастрировал своего отца Кроноса, а тот то же самое сделал со своим отцом Ураном. Это приблизительно то же самое, что Брежнев сделал с Хрущевым. Это не жестокий вариант – не расстрелял же, как Сталин, а просто отправил на пенсию. Есть совсем мягкий египетский вариант, когда Амон просто делегирует свою власть Ра, а сам тихо уходит. В Финикии, у древних семитов, изначальный бог звался Эль – это важно, потому что отсюда и Аллах у мусульман, отсюда и одно из имен Бога в Библии, и еврейские «теоморфные» имена: Изра-эль, Мика-эль, Габри-эль. Так вот, потом финикийцы и жители Ханаана утверждали, что бог по имени Ваал, его внук, кастрировал его, сверг и занял небесный дворец.
Объяснений у разных народов множество, но факт есть факт: язычник сам соглашается, что тот бог, которому он молится, на самом деле не единственный и, в общем-то, не самый главный. Это был очень важный аргумент древних еврейских миссионеров: «Вы же сами знаете, что ваш бог не создавал этот мир, потому это ложный бог, а вот наш Бог и есть deus оtiosus, «Бог субботы». «Бог субботы» - на языке языческого богословия означает признак высшего Бога, на встречу с которым люди потеряли надежду. У Бориса Пастернака есть строчки, которые точно ложатся в этот контекст:
Это тот Бог, о котором помнили жрецы всех религий, но не дерзали ему молиться, и эта запредельная мечта человека древности вдруг обращается к Аврааму и Моисею и говорит: «Я вернулся». Соответственно, теперь главный вопрос для Моисея как проповедника – объяснить себе и другим людям статус Бога, с которым он общается.
Мы с вами очень привыкли быть монотеистами, у нас Бог один и на все случаи жизни, а для язычников богов много, и хоть память о том едином боге где-то есть, но он ему не молится. Раз их много, то каждый из них ограничен и не всесилен, что позволяет маневрировать: когда к какому богу воззвать, с кем из богов вступить в особо близкие отношения, кого выбрать своим покровителем. Это называется генотеизм: например, Афина-Паллада для жителей Афин.
И такое признание существования множества богов и культов расширяет пределы веротерпимости. Язычество в принципе более веротерпимая религия, чем монотеистические модели. Но есть интересные исключения: если я житель Афин и уехал в Эфес, в котором покровительницей является Артемида Эфесская, я имею право принести жертву Артемиде – Афина не обидится. Если эфесец или египтянин приедет в наши Афины, может быть, мы допустим его к молитвам нашей Афине – полная свобода совести. Но есть одно исключение: если я афинянин и живу в Афинах, я не имею право не участвовать в торжествах в честь нашей общей Афины. Потому что генотеизм – это не завет личности с личностью, а завет общности и личностью. И если я – житель нашего города, я обязан хоть лицемерно, как римские чиновники типа Понтия Пилата, которые ни в чёрта, ни в Бога на самом деле не верят, я обязан исполнять эти гражданско-религиозные ритуалы. Потому что иначе Афина – вдруг она на самом деле есть – обидится, а характер у языческих богов, сами знаете, сложный, и бьют они по площадям. Моровая язва придет – из-за одного атеиста страдать все будут. Будет гневаться Афина или нет – но соседи будут гневаться точно.
Это очень важно понимать. За что преследовали христиан в древнем мире? Не за веру во Христа – это разрешалось, статуя Христа уже в третьем веке стояла в римском языческом Пантеоне. Не за критику богов: греческие комедианты типа Аристофана с удовольствием высмеивали мифы Гомера и Гесиода и т.д; критиковали и проповедовавшие монотеизм философы типа Диогена Киника. И, конечно, не за проповедь любви или равенства преследовали христиан – то же самое проповедовали стоики. Христиан преследовали за христианскую нетерпимость. Христианам выкалывали глаза, требуя широты взглядов – это ровно то, что происходит в современном западном мире, и этот тот стандарт, который навязывается нам в России. Пожалуйста, верьте во Христа, но кроме этого скажите доброе слово об исламе, поклонитесь богу кришнаитов, пошлите поздравление с праздником Делай-ламе и пр. Дружите со всеми религиями и богами!
Эту тему очень важно проговорить, чтобы мы чуть-чуть побыли в шкуре язычника, вокруг которого много богов. Следующий вопрос: язычники были убеждены, что земные битвы, особенно между народами разных религий, – это не более чем проекция битвы на небесах. Например, греки считали, что когда у них было сражение с персами при Марафонской долине, дух Марафонской долины сражался на их стороне – поэтому они победили. У римлян было замечательное предание о хитрости, которую они применили по отношению к городку Вейи, оказывавшему жестокое сопротивление при покорении Римом италийских городов: они выкопали подземный ход и это метро вывели ровно на центр города, где стоял храм – города маленькие были, меньше чем Кремль. Но это не история троянского коня – по этому подкопу пошли не солдаты, а жрецы. И они все точно рассчитали: они ночью прошли в храм этого города, где на утро должен был происходить престольный праздник в честь местного божества, поэтому дары для него уже были в храме. В ночь на первое января подарки уже под ёлкой, но вместо наших малышей первыми подбежать успевают какие-то соседские! И они спёрли эти дары, но не унесли, а тут же принесли в жертву местному богу. Что произошло? Они коррумпировали этого бога, переманили его на свою сторону. И на следующий день, как гласит римское предание, город пал, потому что без Бога нет порога.
Напомню еще одно предание, очень важное для понимания уже нашего христианства. Однажды в Афинах была какая-то эпидемия, моровая язва. Люди верующие, по-своему благочестивые, понимают, что надо жертву богам принести. Но богов много, их больше, чем у меня ягнят в стаде – что же делать? И тут один философ сказал: «А вы впустите в город отару овец. И какая овечка ляжет отдохнуть у какого алтаря или храма, её этому богу и принесите в жертву». Как это в Библии называется? – «Господь усмотрит себе жертву». Вот и у греков: боги сами выберут себе жертву, и овечки придут к нужным алтарям. И вот овечки разошлись. Кто у храма Артемиды, кто у Аполлона, кто у Афины - их всех зарезали. А одна, зараза, легла просто на пустом холме. Что произошло дальше? Её отпустили, простили, или заставили второй раз пройтись по улицам? Её зарезали. Но кому? – Неведомому богу! И с той поры алтарь неведомому богу стоял в Афинах, и позднее апостол Павел использовал этот сюжет в своей проповеди.
Памятуя о проблемах язычников, посмотрим их глазами на некоторые сюжеты Библии. Например, Авраам – живет себе на берегу Персидского залива, у него беда: он стареет, а детей нет. Это не просто бездетность; для шумеро-вавилонской религии было характерно убеждение, что все люди идут в ад. Очень часто сегодняшних христиан обвиняют в немилосердии: мы говорим, что кого-то ждет ад. Нет чтоб сказать: «Я в Бога не верю, но, конечно же, я не попаду в ад» - этого ждут от нас атеисты. Так вот, на историко-религиозном фоне христианство отличается редкостным оптимизмом, потому что остальные религии никому вообще ничего не обещали. В греческой религии у Гомера Ахилл говорит: «Лучше здесь, на земле, быть поденщиком у последнего пахаря, чем над мертвыми царствовать в Аиде». В Ветхом Завете все идут в Шеол, никто не идет в место радости. В скандинавских сагах путь тоже только один, как и в шумеро-вавилонской религии: все попадают в ад. Но есть одно замечание: если я оставил после себя на земле взрослого сына, который может за меня приносить богам жертвы у нашего домашнего алтаря, мне будет легче. Поэтому у Авраама не просто сентиментальные переживания – внучат хотелось бы понянчить, – это религиозный кошмар.
И вдруг Авраам слышит голос в ночи: «Идём за мной, и у тебя будут дети». Этот голос знает, за что подцепить старика. Но это сегодня мы такие легкие на подъем, а в мире древних цивилизаций, если ты уходишь от своего народа и идешь на чужбину, ты выставляешь себя на продажу. У тебя нет прав, любой может захватить тебя в рабство и сделать с тобой что угодно. То есть это огромная жертва, это социальное самоубийство, и в этом смысле решимость Авраама на путешествие, готовность войти в пространство смерти по воле Божией – это один из первых прообразов жертвы Христовой.
Авраам приходит в землю обетованную – и что, где ребенок? Не завезли. То есть завезли, детей вокруг много – но у язычников. Подумать только – годы и годы живут Авраам с Сарой в этом Ханаане, с каждым годом не молодеют. Детей нет – а у соседей… А чем они от Авраама отличаются? У них перед каждым домом – сегодня археология это подтверждает – стоит каменный вытесанный буквально «прямоходящий змей», в общем – типичный фаллический символ. Культ плодородия. И этому фаллосу они приносят жертвы, поливают его, как индусы до сих пор, молоком, сметаной и т.д. – и у них все хорошо, дети рождаются. А Авраам этого не делает! Ну, смирись, будь как все разумные люди! Может, этот голос в ночи – ночной шутник? Мало ли барабашек летает вокруг, чего ты его послушал? Здравый смысл велит: перестань, ты лох, отрекись от этого голоса… Выдержать это искушение очевидностью, большинством, рассудком – это действительно подвиг Авраама, подвиг веры.
Вспомним другого героя Ветхого Завета – Моисея. Моисей пришел к фараону и прямо в лицо сказал «Let My People Go», только на древнем египетском языке. Фараон в принципе не возражает: «Пожалуйста, хотите помолиться – нет проблем, помолитесь, и за моё императорское величество тоже, между прочим». Это нормально: фараон же язычник, у них богов много, есть, несомненно, и у еврейского народа свой божок – что мне, поплохеет, если евреи о моём здравии помолятся своему богу? Но дальше в ходе разговора выясняется, что Моисей хочет молиться своему Богу в пустыне, а для египетского сознания это крайне серьезно.
Древний египетский язык – это единственный в мире язык, в котором слово «небо» - женского рода, во всех других языках – мужского или среднего. Можете понять, в чем дело? Вот, скажем, в семитском языке шумеро-аккадской цивилизации, близком к еврейскому, «дождь» и «сперма» - это одно и то же слово. Совершенно понятная символика: небо-отец изливает своё семя-дождь, земля-мать в разверзнутое ложе, борозды принимает потоки небесной влаги и вынашивает в своём чреве новую жизнь. Но в Египте не бывает дождей, исток воды идёт из земли. Поэтому земля – мужское начало, а небу приходится быть женским. Вспомните в школьных учебниках богиню Геб на рисунках: девушка в трико со звездами делает гимнастический мостик.
Соответственно, в Египте жизнь есть только там, где есть вода, а вода – там, где Нил. В пустыне нет жизни, в египетской мифологии – это место обитания Сета, врага Озириса и Гора, владыки мира мертвых, по нашим понятиям – сатана. И Моисей говорит: «Мы к нему пойдём помолиться»!
Перевожу на русский язык. Вот я – директор школы, ни в Бога, ни в чёрта не верю, советский кадровый ветеран. И попросился ко мне на приём какой-то мужичок, хорошо одет – белая рубашечка, галстук, бейджик даже какой-то. И говорит: «Здравствуйте! Я – представитель такой-то религиозной общины, мы хотели бы арендовать актовый зал вашей школы или вот этого дома творчества на вечерние собрания по субботам» - «Да вы что, с ума сошли»? У нас школа отделена от церкви, у нас светское государственное муниципальное учреждение, это совершенно невозможно!». А мой гость настаивает, он находит интересные аргументы – шуршащие, зеленого цвета – и конвертик мне передаёт: «Да, кроме того, вы знаете, мы готовы за счёт нашей организации купить вам билет бизнес-класса в Америку; побываете в наших кампусах, в нашей общине, отдохнёте, Америку вам покажем, приём, проживание – всё за наш счёт!». Я беру этот конвертик, и мой взгляд на мир становится шире, гибче: «Да, в самом деле, крушение коммунизма, недостаток витаминов, духовный вакуум, детям нужна какая-то духовность, мы должны помогать друг другу, сотрудничество»… И я уже прячу конвертик, мужик уходит – и тут дернула меня нелегкая, я его останавливаю вопросом: «Простите, забыл спросить, а религия-то какая у вас?» Он оборачивается, улыбается и говорит: «А мы сатанисты». И вот в этой ситуации даже я, советский директор, ни в Бога, ни в чёрта, конвертик от сердца отрываю: «Нет-нет-нет, возьмите, но сатанистов нам не надо».
Вот это и есть политика фараона. Я – странный человек, мои два любимых политика в истории оба были врагами церкви: вот этот фараон и император Диоклетиан в римской империи. Для меня это образцовые жертвенные серьезные политики.
Фараон подозревает, что Моисей служит злому началу. Что делает Моисей? Всё, от него зависящее, чтобы подтвердить это мнение фараона: он насылает египетские казни. Причем понять их ужас можно только будучи египтянином. Египетская религия – это культ солнца. Что делает Моисей с солнцем? Тьма… В Египте источник жизни – это Нил, что он с Нилом делает? Отравляет его кровью. Плюс все эти мухи, животные и т.д. Дети начали помирать! Когда у фараона первенец помирает, он сдаётся: «Ладно, идите». Но что происходит затем? Понимаете, почему я говорю, что как политик он вызывает у меня восхищение: уходят евреи из Египта, казалось бы, «начнём зализывать мы раны». Дальше происходит одна из загадок еврейской истории, у меня нет ответа, может, отец Дмитрий или кто-то из вас подскажет: фараон решился преследовать уходящих евреев на колесницах. Вопрос: кто в колесницы был запряжен? Абзацем выше в Библии было сказано, что весь скот в Египте подох. Как совместить эти два тезиса, я не очень понимаю. А если понимаю – то это уже относится к жанрам эпической литературы, где так принято: использовать кванторы всеобщности, чтобы красиво звучало.
Казалось бы: евреи ушли, твоей стране и царству ничего не угрожает. И тут у него срабатывает ощущение вселенской ответственности: «Нет, эта мразь не должна даже соседям гадить, их не должно быть на земле!» Он мчится их уничтожать, и вы знаете, чем для него это кончается.
Та же самая проблема стоит перед евреями. От Египта до Палестины даже с вещами и детьми за полгода-то дойдем, а Моисей сорок лет кружит по Синайской пустыне. И это не Сахара – если вы видели фильмы или бывали там, это действительно самое страшное место на земле: горы без растительности, раскаленные камни, потоки лавы – создается ощущение, что это место битвы драконов, всюду следы от их когтей – страшное место! Те же барханы в пустыне хотя бы соразмерны с человеком, а здесь эти горы давят и ни жизни, ни надежды не дают. И сорок лет ходить кругами по этой пустыне… Конечно, у евреев рождается подозрение: «Моисей, а ты что нас здесь водишь?» - «Воля Бога такова!» Они видели чудеса, видели исход, они не атеисты. Они понимают: какой-то Бог дружит с Моисеем, вопрос в статусе этого Бога – а, может, это злой бог? Сегодня семинарист читает книгу Исхода и возмущается: «Эти евреи видели столько чудес, и они еще бунтуют против Моисея? Да если бы я хоть десятую толику таких чудес увидел, я бы схимником стал!». Дело не в вере и неверии, а в статусе источника чудес. И у евреев, как и у фараона, рождается ощущение, что это злой шутник. Мягкий вариант: «А, может быть, он водит нас по пустыне, потому что он Полонский, который обещал построить шикарный жилой комплекс, а потом смотался со всеми деньгами? А, может быть, и нет земли обетованной? Нас обманули – так давайте вернёмся в старую коммуналку, где худо-бедно, но хоть крыша над головой была».
Вспоминайте, как в Библии это называется: «Ожесточил Господь сердце фараона». Фараон в некотором смысле не виноват в этом неверии, ему не был дан сверхъестественный опыт, который бы позволил иначе интерпретировать эту очевидность. И о чём с ними начинает говорить Моисей в условиях тотальных народных сомнений и бунта против своего вождя? «Вначале сотворил Бог небо и землю»…
Нам с вами кажется, что это первые страницы Библии, но это не так: книга Исход исторически предшествует книге Бытия, то есть сначала Моисей уводит свой народ из Египта, и только потом начинает им рассказывать сюжеты книги Бытия. То есть Моисей пророчествует о прошлом, он интерпретирует то, что было раньше, чтобы люди поняли, что у них есть право на будущее.
Итак, первый вывод, который я предлагаю вам: Шестоднев Моисея – это прежде всего экклезиологический текст. Экклезиология – это учение о церкви. То есть главный вопрос, который собеседники задают Моисею: «Кто мы, кто ты и кто твой Бог? Ради чего мы в этой пустыне, есть ли у нас надежда? Потому что прошлое отрезано Чермным морем, будущее – в неизвестности, и мы здесь умираем». Отвечая на это, Моисей объясняет: А – статус своего Бога, Б – статус своего народа.
Для сравнения: вы все знаете, что в истории израильского народа была еще одна страница подобных страшных испытаний – Вавилонский плен. Суть соблазна та же самая – если вавилонская армия разрушила Иерусалим и наш храм и взяла нас в рабство, нормальная языческая логика говорит: «Значит, вавилонские боги сильнее нашего Бога. А если нас к тому же увели на вавилонскую территорию, то зачем тогда мы здесь будем служить нашему далёкому забытому еврейскому Богу? Давайте служить местным богам». И начинается ассимиляция евреев, зашедшая крайне далеко, обратите внимания, какие имена носят главные герои книги о вавилонском плене: Мардохей и Эсфирь. Мардохей назван в честь вавилонского бога Мардука, а Эсфирь – в честь Эстер, Астарта. И пророков не устраивает такая ситуация: «Нет, Бог один. Наш Бог - это не бог шестисоток, это не бог, который владеет узкой полоской земли между Мёртвым и Средиземным морями. Наш Бог – это Творец неба и земли, а значит, Творец наших врагов». И у пророка Исаии находится самый большой и грандиозный космогонический текст Библии, где гораздо подробнее, чем в Шестодневе Моисея, описано создание мира Богом (это 40-42 главы). И начинается этот исаевский Шестоднев с простой фразы: «Утешайте, утешайте народ мой». И утешение народа израилева именно в этом: Наш Господь – это не просто генотеистический божок Авраама, Исаака и Иакова, один из миллиона, а это тот самый единый Бог субботы, Бог покоя.
Поэтому первая фраза Шестоднева – «Вначале сотворил Бог небо и землю». По-еврейски там стоит слово «Элохим», что означает буквально «Господь». Это прямое указание на то, что именно наш семейный покровитель создал небо и землю. Бог – это Иегова, Яхве, сущий, источник бытия, и логичней было бы сказать: «Вначале Иегова, то есть источник бытия, создал небо и землю». Для философа – да, а для пастыря важно оттолкнуться от того, что человек знает, а он знает своего Господа, который помогал в чуде Исхода. Вас какой-то человек выдернул из-под колёс автомобиля, и для вас он прежде всего спаситель. А уже потом вы узнаёте, что это ваш давно забытый папа, о котором мама сказала, что он был лётчик и погиб – у вас два откровения, два чудорождения одновременно. Это же происходит с народом Израиля после объяснений Моисея. И утешение состоит в том, что Бог, создавший из ничего этот мир, наших врагов может обратить в ничто, а нас, напротив, воссоздать из исторического ничтожествования.
Итак, первый вопрос, на который отвечает Шестоднев – вопрос экклезиологический, вопрос о статусе Израиля, о гарантированности его бытия о полномочиях его покровителя. Второй вопрос, отсюда вытекающий – вопрос более серьезный: о будущем мира вообще. Есть протогонический миф, то есть миф о начале, об истоках – это проекция эсхатологического мифа на прошлое. Это для дарвинистов главный вопрос – как мы произошли, а для нас главный вопрос – тот, который Серафим Саровский задаёт: «Господи! Как мне умирать будет?» Что ждёт меня потом, за пределами моей жизни? Потому Апокалипсис как рассказ об итоге, о финале – это главная книга в Библии. Есть великолепная фраза Карла Маркса: «Анатомия человека – это ключ к анатомии обезьяны»; это с позиции дарвинизма об исторических процессах. Я не смогу заметить и понять, что и как развивалось, если не пойму, к чему это приведёт. И это важно понимать миссионерам, когда люди недоумевают, почему Ветхий Завет так жесток. Нельзя понять Ветхий Завет без Нового Завета, поэтому сначала читаем Евангелие, потом – Ветхий Завет.
Представим: я живу в 1892 или 93 году (не помню точно) и не знаю ничего, что произойдёт потом. Я, петербургский обыватель, читаю за утренним кофе газету и в криминальной хронике смотрю: «Из Минска пишут, что полиция накрыла подпольную сходку в доме у некого господина Плеханова, в результате которой собравшиеся организовали союз борьбы за освобождение рабочего класса». И местный пристав, грубо говоря, посадил их на пятнадцать суток. Я пью кофе, и меня это нисколько не задевает, вот если бы убийство, расчленёнка – ух! Подумаешь, мужики встретились, спьяну что-то организовали. Только зная трагедию двадцатого века можно понять, что именно тогда родилась партия большевиков, которая потом всех поставила на уши. В каком-то онтологическом, самом высоком смысле, только зная предназначение человечества, космоса в целом, мы можем понять, почему Библия так рассказывает об истоках.
«И увидел Бог, что это хорошо» - казалось бы, банальная детская фраза, но это же крайне важно: мы такие маленькие, но Бог нас видит, его разум бесконечен, но Он способен замечать мелочи. Бог видит нас, и мы не исчезаем от этого. Это же удивительная пасхальная надежда христианина: даже соединяясь с нами, Бог не поглощает нас, не растворяет. И в этом смысле, повторю, Шестоднев – эсхатологический текст, а не только протагонический: Он сохраняет всё. Он оправдывает наше право быть другими, чем Бог. Это не грех, Бог хотел, чтобы был мир, непохожий на него. Бог рад нашему разнообразию.
Третий вопрос, на который отвечает Шестоднев Моисея, освещает пастырскую задачу, которую сам Моисей перед собой ставит – это, как ни странно, борьба со своим народом. Ветхий Завет – это не религия, которую создали древние евреи, это религия, которая была им навязана. Я сейчас говорю не с богословской позиции, а с религиоведческой. Что я имею ввиду: в любой религии мира есть разрыв между верой жрецов и верой простолюдинов. Один и тот же текст, обряд, символ, жест по-разному понимают профессионал, жизнь которого с храмом связана, и человек, который подходит к храму, не имея права зайти туда, два раза в году. Об этом хорошо прописано в сюжете романа Болеслава Пруса «Фараон». И этот разрыв иногда доходит до конфликта, в ходе которого греческие философы критикуют греческие мифы, а Будда ополчается против вед. Аналогичный конфликт происходит на страницах Ветхого Завета: столетиями идёт война между «Израилем по плоти и Израилем по духу», когда еврейский же плебс убивает своих пророков.
Мир Ветхого Завета и в особенности Шестоднева – это не народное творчество, а нечто, навязываемое духовной элитой народа своей пастве. В фольклоре соблюдаются определенные законы: например, для языческого нормального мифологического сознания очень важна астральная тематика, мифы о звёздах. Кто пролил молоко на Млечный путь? Куда уходит солнце на ночь? Кто кушает луну каждый месяц? Куда идёт большая медведица? Примерно семьдесят процентов мифологического материала в любом народе мира говорит о звёздах – в Библии об этом ни слова! В 1633 году Галилей на суде перед инквизицией скажет, что в Библии ни разу не называются даже имена пяти планет – до такой степени Библия чужда миру астрономических наблюдений. И на суде Галилей повторил фразу, которую за тридцать лет до этих событий ему в частной беседе сказал кардинал Бароний, отец новоевропейской церковной истории, замечательный учёный: «Библия не учит нас тому, как вращается небо, она учит нас тому, как взойти на Небо».
Вернёмся к тексту Шестоднева: «Вначале сотворил Бог небо и землю», следующую фразу кто помнит? «Земля же была…» А Небо куда делось? Про небо вспоминают только на четвертый день творения: «И утвердил Господь на тверди небесной светило большое и светило малое» - это о солнце и луне, но почему не приводятся их названия? Потому что для языческого сознания это имена богов. Иоанн Златоуст говорит, что Моисей всюду стремится обезопасить наш ум. То есть в переводе на русский язык автор книги Бытия говорит: «А ещё Господь поставил две системы освещения, одну основную, а другую – аварийную». После этого никакого желания поклоняться лампочкам не возникает. И подобный рассказ подчеркивает геоцентризм, то, что не свойственно языческому мышлению.
Дальше: для религиозного сознания крайне важна тема посмертия, «приключения с макаронами», а в Библии об ничего. Причем, заметьте, евреи уходят из Египта, в котором прошло их детство, причем египетская религия сходит с ума от загадки смерти, всё вокруг о ней говорит: тайны, саркофаги, пирамиды, мумии. В Библии – ни одной погребальной молитвы, ни одного погребального ритуала, даже не известно, где похоронен Моисей. Нет рассказов ни о загробном суде, ни о Рае, ни об Аде – есть мука вопрошателя. Иов спрашивает: «Если человек умрёт, будет он жить или нет?» Ответа нет. У Экклезиаста, кажется, ответ есть, но он крайне печальный, атеистический. То-то и худо, что всем, живущим под небесами, конец один, и приносящему жертвы, и не приносящему, «ибо и псу живому лучше, чем дохлому льву». А в Новом Завете две секты в Израиле– то есть богословские партии – саддукеи и фарисеи, первые вообще не верят в бессмертие души и воскресение мертвых, но они не еретики, они возглавляют Синедрион. И никто из книжников не может им сказать, что это противоречит такому-то месту Библии, потому что не было такого места.
Люди ищут – а в ответ молчание! Феофан Затворник объяснил для христианина, почему это так: потому что до спасительной жертвы Христа все люди, увы, шли в мир погибели. Но если бы пророки открыли людям эту правду, какова бы была реакция народа? Евреи и так были не самым счастливым народом в те века, а если им при этом сказать, что ваш Ягве вас ни от римлян, ни от персов защитить не может, кроме того, всех вас ещё и в Ад пошлёт – какой смысл держаться за такого странного Бога? Поэтому Феофан Затворник поясняет: Бог и его пророки не могут врать, но они не обязаны говорить всю правду – закон педагогики. Поэтому до прихода Спасителя – молчание в ответ. И это опять знак целенаправленной работы цензуры, авторства и давления духовной элиты на народные поиски.
Другая зона молчания, очень важная для нас – отсутствие натурфилософии, описания того, что в мире происходит. Очень важно замечать, чего в Библии нет. Например, нет пейзажа, нет портрета – мы не знаем, как выглядел Моисей, Давид или Христос. Перефразируя известную поговорку, можно сказать так: греки любят глазами, а евреи – ушами. То есть Бог евреев – это Бог поэзии, музыки, в конце концов; мы видим потрясающую одарённость еврейской нации в этих областях. А культура греков – очевидная, скульптурная, эйдосная, ясная, это такой мир эстетики.
Нет и натурфилософии: что и как вообще в этом мире устроено? Нет ответа на эти вопросы, и нет интереса к ним. Самое важное, что именно отсутствие в Библии натурфилософии сделало открытым библейский мир к научному прорыву, потому что в Библии нет догм, которые мешали бы свободному поиску естествоиспытателя. Все наши догмы – о Небе, о Боге, а не о звездах. Очень важно миссионеру пояснять слова Григория Синаита (говорю медленно, это стоит запомнить наизусть): «Чисто исповедовать Троицу в Боге и Двоицу во Христе – в этом я вижу предел православия». То есть вся наша догматика выразима в этих пальчиках (показывает пальцы, сложенные для крестного знамения). И поэтому когда люди говорят: «Ваши догматы препятствуют развитию науки» - простите, какие? Давайте посмотрим. Вы просто не знаете, в чём наши догматы состоят. Наша догматика отвечает не на те вопросы, которые интересны вам.
Еще одна интереснейшая лакуна в мире Ветхого завета: в нём нет политики. Есть такой закон религиозного мышления: то, что было в начале – это норма. Архетип – это норма. А в мире до греха мы не видим описания структура власти. Помните, вам еще в школе рассказывали недоуменные вопросы средневековых еретиков-реформаторов: «Когда Адам пахал землю, а Ева пряла – кто тогда был царём?». В Египте – иначе: египетская мифология в любой из своих версий кончается рассказом о том, что последний из богов стал первым египетским фараоном. А в Библии – огромный разрыв между тем временем, когда люди были рядом с Богом и когда они, вопреки желанию Бога, стали требовать себе царя. Эта политическая открытость библейского рассказа очень важна для европейского сообщества: если начальник уезжает в отпуск, не оставляя инструкции, значит, он даёт вам свободу действия. В Библии нет однозначной политической модели. И поэтому кто угодно – от монархистов до коммунистов – находил там аргумент. Общее имущество в христианской общине апостолов – значит, за коммунизм! Давид был царём – поэтому мы монархисты! Это такие вкусовые подборки примеров, цитат, а людей много, поэтому сколько голов – столько умов. Даже христианский политикум очень разнообразен. Клайв Льюис, автор «Хроник Нарнии», писал: «Я демократ потому, что я христианин, а именно: я верю в догмат о первородном грехе, и поэтому я считаю, что идеальных людей нет, все больны – а больному нельзя доверять абсолютную власть».
Итак, в книге «Исход» - классический сюжет: Моисей даёт закон своему народу. Замечательный анекдот был на эту тему: Моисей спускается с Синайской горы, народ ждёт, какой закон он им принесёт, окружает его:
- Ну, что? Что?
- Евреи, у меня для вас две новости: одна хорошая, другая плохая; с какой начать?
- Давай с хорошей.
- Хорошая новость такая: удалось ограничиться только десятью.
– Уф, прекрасно! А плохая какая?
– Заповедь «Не прелюбодействуй» вошла в их число.
И стоит Моисею уйти от своего народа, как он тут же начинает заниматься изготовлением Золотого тельца. Этот сюжет проходит через всю библейскую историю. Поэтому вновь и вновь говорю: Шестоднев - это не еврейский фольклор, это форма борьбы с фольклором, как с еврейским, так и окружающих народов.
Поэтому одна из важнейших пастырских, миссионерских функций Шестоднева – это демифологизация еврейского сознания. Это означает следующее: необходимость выпарить из мозгов людей привычные мифологические ассоциации. Для этого есть три пути, первый – молчание – я уже описал. Чего еще нет в мире Ветхого завета, и что радикально отличает его от других религий? Нет теогонии, то есть рассказа о родословной богов, и нет теомахии, то есть войны богов между собой. Еврейский народ тех времён – это не народ бухгалтеров и музыкантов, это народ воинов. И история Израиля, как и любого другого народа древности – история войн. Обратите внимание: и пророки настроены воинственно, но при этом они не проецируют боевой опыт Израиля в прошлое. Зачатие мира – это не битва и не постельная сцена, это творческий акт Словом, ничья кровь не замешана у истоков мироздания, ничей труп не прячется в шкафу (как труп богини Тиамат, зарезанной своим внуком Мардуком в шумерской мифологии).
Второй путь демифологизации – эвгемеризм. Эвгемер – это греческий философ, который первый в истории высказал мысль о том, что боги – это просто обожествленные реально существовавшие люди и герои которые потом были вознесены на небо человеческой фантазией, благодарной памятью и т.п. В последствии религиоведение с этим согласилось, и христиане в том числе. И в библейских сюжетах много эвгемеризма, но обратного: какие-то сюжеты, которые соседи евреев рассказывали о богах, в Библии профанируются – рассказываются о людях.
Один из путей эвгемеризма – деперсонификация, при которой имена языческих богов становятся просто терминами. Помните, я говорил вам, что в Шумере изначально верховная богиня – Тиамат. Она является богиней морских вод. В Библии мы её встречаем в первых же строках: «Вначале сотворил Бог небо и землю, земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною». Бездна по-еврейски – то же самое слово, что и тиамат, но это термин, а не личность. Океан мировых вод – вспомните, какое титаническое божество это у Гесидода! – просто термин. Кронос в Греции, страшный монстр, пожирающий своих детей – здесь просто время, календарь. Более того, все эти великие древние божества языческих миров в рассказе Шестоднева – тихие скромные котята, послушники нашего Иакова. Если Мардуку понадобилось напряжение всех сил и всех богов, чтобы справится с морем, с Тиамат, то Господь говорит морю: «Разделись» - и оно расходится. Отделил Бог воды, которые выше небес и ниже небес, сказал: «Пусть явится суша» - море спокойно утекает. Всё как скажешь!
Кстати, зачем Господь утвердил Солнце и Луну – малое и большое светила? Библия тут же поясняет: для различения времён и сроков. Каких сроков? Ответ очевиден: речь идёт о литургическом календаре. Когда какой праздник, когда какую жертву и молитву надо совершать. Солнце и Луна – это просто пономари, которые звонят в колокол: «На всенощную! Пошли вперёд, пришла пора молиться».
Возьмём египетский вариант возникновения мира: вначале было болото. Это не повод для насмешек, это очень глубокая мысль. Болото – это грязь, то есть смесь суши и воды. На болоте всякие газы выходят, хлюпают, горят – то есть это воздух и свет. Получается, болото – это синтез четырёх стихий. Но на болоте нам, людям, жить нельзя. А не это ли говорит нам первый стих Шестоднева? «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною» - здесь все стихи тоже еще вместе, и нет места для человека. Дальше: в Египетской версии сказано, что на этом болоте жило восемь волшебных существ: несколько пар змей и несколько пар лягушек – с них всё и началось, даже богов еще не было. Казалось бы, опять можно улыбнуться, но вслушаемся внимательно: эти пары были Нун и Наунет – океан и материя, Хух и Хаухет – беспредельное и безграничное, Кук и Каукет – тьма и мрак, Амон и Амаунет – тайные и сокрытые. Перед нами некая апофатическая космогония; тайна болота, человеческий взгляд в ней теряется, мы ничего там разглядеть не можем. В Библии – аналогично. Почему земля была безвидна? Некому было смотреть, не было еще зрителя.
Все те же термины есть в Шестодневе, только там это уже именно термины, а не персонажи. Уже без лягушек и без змей. Скажем языком более философским, греческим. Греческий язык отличается от русского тем, что в нём есть две отрицательные частицы. Одна означает полное, тотальное отрицание, вторая – «в определенном смысле нет». И, соответственно, есть два термина для обозначения небытия: «ук он» и «ме он». Первое – это полное отрицание, а «ме он» - ни то, ни сё, на грани. И первый шаг создания мира: из ук она творится ме он – меоническое бытие.
Продолжаем: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». Откуда взялась вода? Она не была создана. Небо и земля упомянута, а вода – нет. Потому что вода – это не Н2О, вода Библии, вода мифа – это не та вода, которая из-под крана течёт. Вода – это агрегатное состояние материи. Почему она так важна в мифе и нашем церковном обряде? Потому что это жутко интересная вещь: у воды нет своей формы, но она может принимать любую форму. При этом вода – это символ непослушания (капля камень точит), вода может уничтожить всё. Вода – стихия, в которой зарождается жизнь – в конце концов, каждый из нас самую значительную часть своей жизни провел в околоплодных водах; с другой стороны, если младенец останется в этих водах навсегда, он убьёт и себя, и маму. Без воды мы жить не можем, но когда кругом только вода – это смерть, а не жизнь. И вот эта вода с её диалектичностью, с её возможностями – в Библии у истоков мироздания. Эта бесформенная, неструктурированная масса даже ещё не имеет пространства – только потом Бог отделит верх от низа. А раз нет пространства – нет процессов, нет событийности. Время ещё не течёт. Поэтому прошёл «день один», не первый, а единственный, он ещё пуповину с вечностью не порвал. Вода – совокупное описание текучих свойств первобытной массы материи. Блаженный Августин с этим очень подробно работал, очень красиво объяснял.
Возвращаюсь к демифологизации. Один путь – это путь умолчания, второй – эвгемеризм, философизация и профанация. И третий путь – сакрализация в смысле «подчинение себя». К примеру, образ Древа есть во всех религиях мира, а в Библии это Древо насаждено Богом и ограждено его же заповедью – оно тесно встроено в контекст именно нашей веры.
Вопрос из зала: Не могли бы вы привести еще примеры с профанацией?
- В Вавилонском мифе рассказывается о том, как люди решили построить башню величиною с Апсу, супруга той самой первичной богини Тиамат. Но дело в том, что Тиамат, зараза, сначала успыпила своего мужа, навела на него сглаз, и Апсу стал богом подземных мёртвых вод, где ничего не происходит, и нам до него дела нет, и пусть спит – не тревожьте его. А изначально это был величайший бог. И когда люди стали строить башню, боги – не Тиамат – испугались этого и решили разрушить эту башню. Знакомый сюжет, но как он в Библии звучит! Когда люди строят эту башню высотой до неба, еврейский Бог говорит: «Сойдём и посмотрим». Это такая издёвка над вавилонской мифологией. Если для шумерских богов это просто ужас, ужас, ужас, то еврейскому Богу ещё прищуриться надо: что там за пупырышек торчит – вот насколько его статус выше.
Да, Библия – не первая книга, человечества, иудаизм – не первая религия человечества, и пророки используют религиозно-мифологический литературный материал других религий, но вопрос в том, как используют и ради чего. Это очень тупо – в стиле «Кода да Винчи» сказать: это только заимствования, ничего творческого.
Еще один пример: рассказ о всемирном потопе. Да, повесть о Гильгамеше у шумеров была, там всё точно как в Библии описано: ковчег, птичка, которая летит с вестью о закончившемся потопе. Но есть два интереснейших отличия: первое – причина потопа. В повести о Гильгамеше причина потопа в том, что люди достали богов: просят и просят, молятся и молятся – как в «Брюсе Всемогущем». Его это достало, и богов это достало: они решили уничтожить человечество и приняли на военном совете решение затопить людей водой. И каждый из богов дал клятву: людишкам ничего об этом не говорить. А у одного бога были какие-то свои бизнес-интересы в мире людей, и он решает их спасти. Но он тоже дал клятву. Вавилонского Ноя зовут Утнапиштим, и когда он работал у себя в огороде, это бог является ему и говорит, обращаясь не к Утнапиштиму, а к забору: «Забор, ты слышал, какие тут новости на Небесах – у нас тут учёный совет на днях был, и мы решили людишек затопить. Но если кто-нибудь из этих придурков догадается к такому-то сроку построить ковчег вот с такими параметрами, он, пожалуй, имеет шанс спастись. Ты понял, забор, да? Ну, пока, я полетел!». То есть этот бог клятву не нарушил, людей не предупреждал – а про забор ничего не было сказано. Утнапештим это услышал, начал строить ковчег, как и в библейской версии - помните гениальную фразу Амвросия Оптинского: «Ной звал людей, а пришли одни скоты». Это, между прочим, и про нашу с вами современную церковь, и про кадровую политику.
И отправляется ковчег в плавание, всё как в Библии, а потом потоп кончается, и Утнапиштим приносит благодарственную жертву богам. Так и Ной. А благодарственная жертва – это бык или ягнёночек зажаренный. Это весьма пахучее действо – вспомните, как шашлык пахнет на версту кругом. Так вот, в эпосе о Гильгамеше есть удивительная фраза, которой нет в Библии: «Боги как мухи слетелись на вожделенный запах». В Библии мягче сказано: «И обонял Господь благоухание этой жертвы». Но, что важно – если в Библии потоп наведён за грехи людей, то потоп в вавилонской версии не имеет никакого духовного обоснования. Да, это здорово, что этот сюжет есть и у вавилонян, значит, это не чисто еврейская выдумка, если потоп всемирный, то и у других народов должны быть представления о том памятном событии. Поэтому это как раз аргумент в пользу Библии, а не против неё.
Но как работают с этим сюжетом библейские авторы: это может быть и облагораживание материала, зато всё подчинено нашему Богу, может быть забвение, профанация. А может быть перенесение каких-то сюжетов из мира богов в мир людей. Один из таких примеров, не для воспитанников воскресной школы: это поступок человека по имени Онан.
В египетской мифологии также происходит мучительный, тяжелейший разрыв с паутиной язычества, многобожия, прорывается человеческий разум к идее монотеизма, но дело в том, как человек архаичный видит мир: всё новое появляется из материнской утробы. Умные египтяне догадались, что роды – следствие беременности, а беременность – следствие супружеского общения. Не все народы дошли до этих открытий, есть интересные этнографические записи: среди народов Океании, я сейчас не скажу точно, на каком острове, люди были в шоке, когда европейцы сказали им, что есть связь между половым актом и рождением ребёнка. У тех не хватало памяти: мало ли что было на какой пьянке девять месяцев назад, а потом кто-то родился – какая связь? У них был потрясающий аргумент: если бы и в самом деле была бы связь, тогда непривлекательные женщины не рожали бы. Умный язычник видит эту связь и проецирует её на космос, поэтому боги тоже вступали в семейные отношения, рождают всё: и нас и мир, и т.д. Но в Египте мысль начинает уже отходить от этого. Они отказываются от идеи брачного сожительства у истоков мироздания: один бог – одно начало.
В результате рождается потрясающий текст, Амон о зарождении говорит следующее: «Я соединился со своей рукой, я совокупился со своим кулаком, семя излил себе в рот (никакой супруги) и изблевал близнецов Шу и Тефлут (это боги заката и восхода)». После этого уже Шу и Тефлут вступают в брак и начинается следующая генерация богов. Подростки будут здесь хихикать, но попробуем выйти из этого возраста и понять, что это мучительная попытка подойти к монизму: одно начало не нуждается в супруге и добровольно создаёт мир. Только, к сожалению, использует для этого не Слово, а прибегает к такому странному приключению.
В Библии мы видим сюжет об онанизме, но это уже не богоподражательный акт – я, подобно изначальному богу, сейчас вот это сделаю, - а просто обычный грех обычного человека, и ничего больше, это профанация. Простите, может, это оскорбит чей-то слух, но надо знать реальную историю религии: мы в Евангелии читаем признаки конца времён, что если ты пашешь на своём поле, а при этом ты услышал зов архангельской трубы – не возвращайся даже взять свою одежду, беги сразу. Почему пахарь отдельно, а его одежда – отдельно? Мы знаем из произведения «Труды и дни» Гесиода, что в ряде древних культур пахарь должен пахать землю обнаженны, потому что он вступает в акт с матерью-Землёю, и эта его нагота – богоподражательный акт. Во многих культурах мира весной, когда начинается пахота, в обнаженном виде проводится борозда, а затем мужчины и юноши должны излить своё семя в эту борозду. Это подражательная магия: мы это сделали, и теперь небо тоже обязано свой дождь излить на это поле, и тогда будет урожай. У окружающих народов это есть, а в Библии, вы помните, в каком рассказывается это контексте – без всякого одобрения и подражания. То есть это тоже форма полемики с языческими устоявшимися очевидностями.
