Батюшка Филипп, немолодой иеромонах из вдовых священников служил в
Свято-Архангельском храме села Угрюмиха. Село само по себе немаленькое,
домов под триста, а если ещё и деревни, что к приходу приписаны,
посчитать, то и понятно почему на воскресные службы в церковь собиралось
так много народа. Правда летом, большей частью всё это были московские
дачники.
Отец Филипп из бывших диссидентов,
пострадал при советской власти и провёл в местах заключения целых два
года. Ещё в тюрьме познакомился с христианами. Это были баптисты, что
подпольно печатали и распространяли Священное Писание. Они-то и научили
будущего отца иеромонаха читать Евангелие. К себе баптисты его не
тянули, и прощаясь посоветовали самому определяться в этой мире.
После
отсидки он впервые зашёл в православный храм, постоял на службе, потом
снова пришёл, да так в нём и остался. Женился, и в начале девяностых,
когда в Церковь ринулся поток неофитов, настоятель уговорил его принять
сан.
Будучи человеком добрым, он ласково и со вниманием относился к
ближним. А ближним он почитал всякого, кто нуждался в батюшкиной молитве
и утешительном слове. За это его и любили.
Имея неплохой баритон,
он уверенно вёл службу, не играя голосом и не перескакивая с одной
партии на другую. При необходимости мог помочь клиросу и повести за
собой нестройный хор из дребезжащих старушечьих голосов.
А ещё отец
Филипп, как никакой другой священник в их благочинии, любил, а главное
умел произносить проповеди на евангельские темы. А всё потому, что сам
батюшка Евангелия никогда не оставлял, и даже покидая на малое время
свой приход, с походной книжкой Нового Завета не расставался никогда.
После службы, подходя к кресту, люди благодарили священника за произнесённые проповеди:
- Батюшка, спасибо вам огромное! Сегодня вы сказали удивительно глубокое слово.
- Отец Филипп, ваши слова буквально перевернули всю мою душу.
Такие
отзывы от прихожан проповедник выслушивал достаточно часто. И,
привыкнув, уже не обращал на них внимания, всякий раз в поучениях с
амвона напоминая, что услаждаться похвалами для христианина смерти
подобно.
Прежде батюшка служил в районном центре вторым
священником, а аккурат в тот год как овдовел, предложили ему
отправиться настоятелем в Угрюмиху. Только он всё не решался и
отказывался, потому как дети его, мальчик и девочка, ещё учились, и
оставить их без своего родительского попечения отец Филипп никак не мог.
Но время шло, детки подросли, выучились и зажили собственной жизнью.
Тогда батюшка окончательно перебрался в деревню, и принял монашеский
постриг.
Монах есть монах, он и жить должен строже, а окружающим
его многочисленным одиноким женщинам, своим постригом сугубо
подчёркивать, что нет у них никаких шансов на то, чтобы уловить батюшку в
свои любовные тенета.
Одно только можно было зачесть батюшке в
недостаток – его малый рост. Хотя, сами понимаете, рост дело природное и
от желания человеческого никак не зависит. Ещё лет двадцать тому назад
можно было утверждать, что отец Филипп – мужчина среднего роста, но в
связи с бурно проявившимся в последние годы явлением акселерации, когда
молодёжь буквально на глазах стала стремительно уходить ввысь,
неумолимая статистика списала батюшку в разряд людей маленьких.
И
ладно, если бы только статистика. В Свято-Архангельском храме, в самом
алтаре за престолом, как и во всяком храме, возвышается семисвечник. Но в
Угрюмихе семисвечник массивный старый, сохранился ещё с дореволюционных
времён. Чтобы зажечь самые крайние низенькие лампадки батюшке нужно
приподниматься на цыпочки, а уж чтобы дотянутся до центральной, самой
высокой, приходится подставлять лавочку. Этот факт отчего-то задевал его
и даже ранил.
Ничего, успокаивал себя отец Филипп, зато маленькие
дольше живут и легче приспосабливаются к окружающей среде. И продолжал
покорно вставать на лавочку, зажигая лампадки. Но вот задувать их,
используя лавочку, отказывался принципиально.
Для тушения свечей ещё
в прежние годы придумали колпачки на палочках, а для лампадок ничего не
приспособишь. Только задувать. Конечно, если это делать сверху, то все
семь лампад можно задуть одновременно, но тогда и рост нужно иметь
соответствующий. Потому батюшке приходится дуть снизу, а вернее снизу
вверх точно по направлению одной из боковых сторон треугольника, который
семисвечник внешне очень напоминает. Но даже при таком способе разом
можно задуть разве что только четыре лампадки.
И как бы он ни
старался погасить все семь огоньков одновременно, ничего у него не
получалось. Всё, буквально всё вокруг, свидетельствовало, что батюшке
явно не хватает росту.
Каждый раз по окончании службы отец Филипп
гасил семисвечник, творчески относясь к самому процессу. Он рассчитывал
разные угловые позиции, подходил к стойке то с левой, то – с правой
стороны. Бывало дул изо всех сил, а иногда напротив, посылая лёгкие
дробные дуновения, но никогда больше пяти лампадок одновременно погасить
так и не смог.
Отца настоятеля веселило это занятие, он считал
свои эксперименты мальчишеством, но от поставленной цели – задуть все
семь лампад одновременно – не отказывался.
«Должен же я когда-нибудь
сообразить, как это сделать», - убеждал он себя. «Что же, если я
человек маленький, то и руки должен опустить»?
В то замечательное
сентябрьское воскресное утро во время служения литургии, уже
традиционно, после чтения Евангелия, батюшка вышел на проповедь. Говорил
он, как всегда, удивительно вдохновенно. Радость, переживаемая
священником, вместе со словами проповеди передавалась прихожанам. И вот
уже не только один предстоятель, но и весь храм, превратившись в единое
духовное целое, мыслит, чувствует, радуется и плачет одновременно.
Самое
большее его проповедь длится минут семнадцать. Дольше и не ненужно.
Потому как, человек способен слушать, сохраняя внимание, всего только
двадцать минут. Затем священник возвращается в алтарь и начинает
провозглашать сугубую ектенью. Только на этот раз проповедь захватила и
самого батюшку. Руки и ноги его дрожали от напряжения, и ещё долго не
мог он обрести необходимое внутреннее состояние покоя и
сосредоточенности.
После службы, благословив народ крестом и
поклонившись, батюшка закрыл царские врата и задёрнул катапетасму.
После, положив крест на престол, он подошёл к семисвечнику и без всякого
намерения, получится или нет, дунул на огоньки. И уже было собрался
идти разоблачаться, как вдруг неожиданно до него дошло: все семь
лампадок погасли.
- Как погасли?! Не может такого быть! Ведь я же просто дунул. Дунул и всё, безо всякого там расчета угловых позиций.
Забыв, что собирался идти разоблачаться, он стоял возле семисвечника и растерянно улыбался.
Получилось,
впервые за столько лет. Вдуматься, мелочь какая, ерунда, мальчишество.
Расскажи кому-нибудь, на смех подымут. Тогда откуда в груди это
распирающее чувство счастья? Наверно так чувствует себя олимпийский
чемпион, одержавший победу над грозным противником.
А здесь-то что? В
чём победа? Кого победил? Самого себя? Так ведь тоже не скажешь. А
ощущение счастья, вне всякой логики и здравого смысла, не покидает.
Нужно идти служить молебен. Батюшка, взяв с собою всё необходимое, поспешил из алтаря. Там у клироса его уже ждали.
- Отец Филипп! Отец Филипп! Мы вам так признательны! Спасибо огромное! Поздравляем!
«Они
уже знают. Но откуда»!? - подумал про себя батюшка? И потом, за что
благодарить? Подумаешь, задул с одного раза все семь лампадок
семисвечника. Но ведь это же моё личное достижение, человечеству-то от
этого какая польза? Поздравить, ещё туда сюда, но благодарить?
Тем
не менее, будучи человеком воспитанным, отец Филипп широко улыбаясь, в
свою очередь благодарит за поздравления и спешит к столу, где уже стоит
водосвятная чаша с тремя горящими свечами и несколько полных вёдер воды.
Батюшка
подаёт начальный возглас, в ответ клирос с народом поют «Царю
Небесный…», начинается молебен. На душе очень хорошо, радостно и мирно
одновременно, и только один вопрос никак не даёт покоя:
«Как же они узнали, что сегодня у меня таки получилось с одной попытки полностью погасить семисвечник»?
|
