Рассуждая о внешней политике, особенно о военной ее составляющей, мы воспринимаем это занятие сугубо мужским. Княгиня Ольга и Екатерина II – исключения. Однако была в русской истории еще одна женщина, не ставшая правительницей, но оказавшая огромное и до сих пор в должной мере не оцененное влияние на геополитику.
“ Мстислав вызвал Ярослава на поединок. Тот, будучи хромым, отказался. Вызов приняла Ингигерд – как дочь викинга она сызмальства владела оружием ”
Уточню, что Ольга сосредоточивалась на внутренних проблемах, учредив уроки и погосты, и действительно превратив подвластные ей владения в подобие раннефеодального государства, в котором скандинавскую военную элиту следует воспринимать не залетной бандой рэкетиров, а господствующим военным сословием, внедренным в славянский и финно-угорский мир. Разговоры же о произведенном Ольгой впечатлении на византийского басилевса Константина VII Багрянородного явно преувеличены автором Повести временных лет – имперские источники свидетельствуют о достаточно прохладном приеме. Что касается Екатерины II, она, безусловно, могла войти в историю выдающимся политиком в случае реализации «греческого проекта», то есть установления контроля над стратегически важными проливами и Балканами, уже в XVIII веке воплотив в жизнь мечты панславистов следующего столетия. Иными словами, императрица имела возможность стать творцом геополитической конструкции, в корне менявшей расклад сил в Западной Евразии. Завоевание Причерноморья и Крыма было лишь логическим завершением процесса, начатого Петром I.
Супруга Ярослава Мудрого Ингигерд – дочь шведского короля Олафа Эйрикссона по прозвищу Шетконунг и его жены Астрид. Интересная деталь: в жилах королевны текла не только скандинавская, но и славянская кровь – мать была дочерью вождя племенного союза ободритов, то есть полабских славян. Дабы понять роль Ингигерд в политической жизни Руси XI столетия, следует разобраться, что подвигло Ярослава просить ее руки. Кстати Мудрым, как пишет историк-медиевист Игорь Данилевский, Ярослава стали называть лишь историки 60-х годов XIX века и не раньше, быть может, потому, что этого эпитета в большей степени заслуживала именно его жена.
Мужество замужества
На решение породниться с Олафом Шетконунгом повлияла необходимость предотвратить набеги викингов на так называемый Восточный путь. Последний из них был предпринят в 1015 году ярлом Свейном Хаконарсоном – младшим братом норвежского короля Эйрика. Однако ведущий отечественный историк-скандинавист Татьяна Джаксон видит в этом шаге князя более глубокие причины: «Период с 1018 до середины 1020-х годов в целом отмечен усилением русско-шведских и русско-датских связей, вызванным желанием Ярослава создать антипольскую коалицию в процессе борьбы за киевский стол».
Утверждение Мудрого у власти было немыслимо без норманнов, поскольку, по замечанию историка Евгения Шумилова, он не был в числе старших сыновей князя Владимира I Святославича, и это обстоятельство не давало ему практически никаких шансов на киевский престол.
Правивший в Новгороде Ярослав остро нуждался в союзниках. А опереться мог только на скандинавов, как, кстати, и его отец, путь которого к власти он во многом повторил. Собственно, Ярослав оказался последним, пишет историк-медиевист Елена Мельникова, великим покровителем варягов на Руси, с 1015 по 1043 год он приглашал их отряды по меньшей мере шесть раз и «широко использовал скандинавских наемников как во внутриполитической борьбе, так и при походах на соседние земли и страны».
В тот период датчане уже не первое столетие пытались укрепиться в Англии, основные силы норвежцев сражались в Ирландии, оставались шведы. Их государство возникло сравнительно недавно, первым шведским королем стал Олаф Шетконунг. Понимая, что путь на Британские острова ему заказан, он решил укрепить позиции в Биармии – на севере Восточной Европы.
И здесь на политическую сцену вышла Ингигерд, отец которой был не только первым королем шведов, но и их крестителем. Разумеется, его дочь также приняла христианство с именем Айрин – на Руси ее звали Ирина. Иногда в литературе можно встретить утверждение, что Ингигерд получила новое имя после принятия православия, однако говорить о каком-то перекрещивании несерьезно, поскольку до разделения Церквей было еще далеко да и события 1054 года нужно скорее воспринимать как конфликт папы и патриарха. О том, что Запад и Восток – два совершенно чуждых друг другу мира, стало понятно, на мой взгляд, после взятия и разграбления крестоносцами Константинополя в 1204 году.
Интересно, что Ингигерд была обещана в жены другому монарху – норвежскому Олафу Харальдссону. Предыстория этого несостоявшегося брака такова: несмотря на то, что оба Олафа приняли крещение и положили начало христианизации своих народов, они враждовали и шведский король уже готовил вторжение в Норвегию. Война казалась неизбежной. В этой ситуации Харальдссон отправил в Швецию посольство, предлагая тезке мир, для скрепления которого просил руки его дочери. Тот воспринял это предложение едва ли не как оскорбление. Но Ингигерд согласилась и фактически именно она, хоть и не с первого раза, убедила отца отдать ее в жены норвежскому конунгу. Таким образом будущая русская великая княгиня хотела предотвратить войну между Норвегией и Швецией. Впрочем, есть основания полагать, что в отношениях между Олафом и Ингигерд было нечто большее, нежели соображения политической целесообразности.
Однако когда началась подготовка к свадебным торжествам, в Швецию прибыло посольство от Ярослава, в разгоравшейся борьбе с киевским правителем Святополком просившего у Шетконунга военной помощи и руки его дочери. И здесь, если у Ингигерд и были чувства к Харальдссону, она принесла их в жертву, как бы сейчас сказали, государственным интересам, причем и Руси, и Швеции. Ответив согласием, эта умная и весьма, по отзывам современников, красивая женщина проявила себя политиком дальновидным и властным, потребовав в качестве свадебного дара Альдейгьюборг (Старую Ладогу). Ладожское ярлство превращалось, по словам Татьяны Джаксон, в своеобразную буферную зону между Скандинавией и Русью, становясь искусственным барьером на пути норманнских набегов, и позволяло в случае победы над Святополком полностью контролировать торговый путь из «варяг в греки». Правда, в данном случае пострадал неизменно поддерживавший Ярослава Новгород. Вновь процитирую Шумилова: «Пушнина, добытая путем торговли или насильственного изъятия, через Ладожское ярлство поступала на рынки Северной и Западной Европы. Доходы же в виде серебряных динариев оседали в руках шведов, минуя Новгород».
Ингигерд также выступала связующим звеном между супругом и викингами – среди них были не только шведы, но и норвежцы, поскольку замуж за Олафа Харальдссона вышла ее сестра Астрид и таким образом вражда между двумя королевствами прекратилась, в результате Шетконунг не препятствовал норвежцам наниматься на службу к своему зятю.
Свадьба Ярослава и Ингигерд состоялась предположительно в 1019 году. Молодая жена сразу активно включилась в борьбу мужа с великим князем киевским Святополком. Главной опорой Ярослава был отряд норвежских викингов во главе с Эймундом. Ингигерд стремилась держать норманнов под контролем. «Княгиня принимала, – пишет медиевист Людмила Морозова («Великие и неизвестные женщины Древней Руси»), – самое активное участие в этой борьбе, стараясь держать варягов под своим контролем. Для этого она всегда присутствовала на совместных пирах и вела беседы с Эймундом и окружавшими его лицами, желая выведать их планы».
Походы за мудростью
Поговорим о врагах Ярослава и их целях, ибо это позволит адекватно оценить роль Ингигерд в военно-политической жизни Киевской Руси второй четверти XI века. Противником Мудрого стал Святополк, прозванный в летописях Окаянным. Не буду обсуждать известную гипотезу о его непосредственной виновности в убийстве первых русских святых – Бориса и Глеба. Изложена она в Повести временных лет автором, симпатизировавшим выигравшему в междоусобной борьбе Ярославу. А историю, как известно, пишут победители. Более нейтральный источник – «Сага об Эймунде» обвиняет в гибели первых русских святых именно Ярослава. Хотя и в ней нет в полной мере убедительных аргументов.
Рождение Святополка связано с трагическими обстоятельствами: убийством Ярополка наемниками-викингами, коих привел в Киев младший брат – Владимир I. В числе его трофеев оказалась жена Ярополка. С тех пор в науке не стихают споры: чей же сын Святополк. В борьбе за власть последний сделал на первых порах ставку на печенегов, но в битве у Любеча потерпел поражение и бежал в Польшу, откуда спустя пару лет вернулся с войсками своего тестя – князя Болеслава Храброго. Эта фигура весьма интересна. Победи он, история Руси могла сложиться иначе.
Болеслав занял Киев, но допустил роковую ошибку – не вывел войска из города, которые своим бесчинством спровоцировали восстание киевлян и изгнание ляхов.
Приход к власти самого Болеслава типичен для эпохи Средневековья – в результате борьбы с братьями. Но для нас важно другое: именно этот правитель, на исходе своего земного пути увенчавший голову королевской короной, много потрудился над учреждением в Польше первого архиепископства, непосредственно подчиненного Ватикану, и с тех пор эта страна – форпост католицизма в Восточной Европе. Причем названное событие имело не только политическое, но и духовное значение, так как произошло после канонизации святого Войцеха, являвшегося учеником небезызвестного у нас Адальберта – первого епископа, побывавшего по просьбе княгини Ольги на Руси. А его последователь – Войцех, лично знакомый с правителем Священной Римской империи Оттоном III и весьма почитаемый Болеславом, погиб от рук язычников в Пруссии. Польский монарх выкупил его останки, заплатив за них огромную сумму золотом, равную весу самих останков. После канонизации святой Войцех стал небесным патроном Польши. Сам же Болеслав задумал грандиозный проект создания единой славянской державы под эгидой Польши и духовным протекторатом Ватикана. В принципе эта идея не встретила существенного возражения Оттона III, человека также весьма религиозного и впечатленного богоугодным поступком Болеслава. За его сына – будущего польского короля Мешко II император выдал племянницу. В сущности именно Болеслав стал первым в истории выразителем панславизма.
Представим, что произошло, проводи польский князь более взвешенную политику относительно Руси: скажем, либо вывел бы войска из завоеванного Киева, оставив в нем своего ставленника, либо строжайше запретил бы полякам грабить мирных жителей. Следует принимать во внимание, что в XI столетии в сознании и славяно-скандинавской элиты, и свободных общинников, и горожан еще отсутствовал стереотип восприятия Запада, утвердившийся в постмонгольскую эпоху: мы – Святая Русь, а Европа сплошь населена злобными латинянами. То есть до разделения Церквей поляки не воспринимались как чуждый и даже враждебный элемент с духовной точки зрения. Таким образом, Болеслав при более осмотрительной политике мог включить Южную Русь в некое подобие объединенного государства, где господствующую роль играли бы либо перекупленные ляхами скандинавы (а они служили тому, кто больше платит), либо зарождавшаяся в XI столетии польская шляхта.
Мог быть и другой вариант: Болеслав посадил бы в Киеве Святополка. А тот, мягко говоря, не жаловал христианство в византийском его понимании, тем более что духовником его супруги-польки был кольбергский епископ Рейнберн, брошенный еще Владимиром I в тюрьму и там скончавшийся. Но в любом случае общение с ним, равно как и покровительство могущественного тестя, несомненным образом склонило бы Святополка к более тесным контактам с Ватиканом, нежели Константинополем.
Привело бы это к расколу Руси на Южную, окатоличенную, и Северную, оставшуюся православной? Собственно, в XI столетии могло случиться то, что мы увидели в XIV веке: отпадение Галицко-Волынского княжества от складывавшейся единой России. Причем сценарий мог получиться и более радикальным: подчинение Болеславу в случае его победы над Ярославом всей Руси, что было вполне реально, если бы не Ингигерд. Дело в том, что известная скупость Ярослава не раз приводила его к конфликту со скандинавской дружиной Эймунда. И дочери шведского короля приходилось выступать в роли посредника между норманнами и мужем. Один из таких конфликтов, улаженный Ингигерд, произошел накануне битвы Ярослава и Святополка на реке Альта.
Но в 1023 году против Ярослава выступил его брат – Мстислав Тмутараканский. А первый вновь поссорился с наемниками-норманнами, конфликт уладить не удалось, и Эймунд увел своих воинов к Мстиславу. Тогда Ингигерд пробралась в его лагерь, встретилась с предводителем норвежцев и убедила его не выступать против мужа. Часть историков полагают, что это легенда, созданная автором «Саги об Эймунде» с целью противопоставить храбрую и умную княгиню якобы безвольному Ярославу. Однако как пишет Людмила Морозова, «сравнение данных «Саги об Эймунде» с летописями показывает сходство между ними. Очевидно, в обоих произведениях отразилась реальная ситуация, которая сложилась на Руси в начале княжения Ярослава Мудрого в Киеве».
Мстислав вызвал Ярослава на поединок. Будучи хромым, тот отказался, но вызов приняла Ингигерд – как дочь викинга она сызмальства владела оружием. Мстислав – рыцарь в лучшем смысле этого слова – не стал биться с женщиной. Но войну предотвратить не удалось. Ярославу пришлось раскошелиться и вновь обратиться за помощью к скандинавам, вскоре в его распоряжении была дружина знаменитого Хакона Слепого. Надо полагать, что и здесь не обошлось без посредничества Ингигерд. Однако в состоявшейся в 1024 году битве у Листвена войска Ярослава были наголову разбиты. Мстислав, впрочем, не стал усугублять конфликт и предложил брату поделить владения. Тот, понятно, не возражал, вновь обосновавшись в Новгороде – поближе к Скандинавии, где его жена оставалась гарантом военной помощи со стороны викингов.
Как складывались отношения супругов? По словам историка Елены Рыдзевской, умершей в 1941-м в блокадном Ленинграде от истощения, Ярослав так любил ее, что ничего не мог сделать против ее воли. Шумилов сомневается в подобных чувствах великого князя: «Трудно поверить в такую всеподавляющую любовь. Речь скорее всего идет о полном подчинении Ярослава воле Ирины. Не случайно в сагах подчеркивается, что Ирина решает за… всех, а Ярослав лишь вождь… рати».
Тема их отношений выходит за рамки статьи. Отмечу одно: по мнению ряда историков, в частности Шумилова, великая княгиня не была счастлива в этом браке, ибо Ярослав как мужчина совершенно не соответствовал идеалам скандинавской женщины... К этому можно еще добавить, что Ярослав был трусливым (бегство с поля боя у Западного Буга и Листвена), нерешительным (стояние у Любеча и на Западном Буге) и недальновидным (случай с расправой над новгородцами). То есть по всем показателям он не соответствовал категории отважного воина, сильной и яркой личности.
Добавлю, что некоторое время в Новгороде в качестве изгнанника находился Олаф Харальдссон, что также вряд ли радовало Ярослава. Однако уничижительный взгляд на Мудрого постулируется в скандинавских сагах, воспевающих Ингигерд. Замечу, что трусливый князь вряд ли вел бы решительную и полную опасностей борьбу за киевский престол, не раз терпя поражения, но не сдаваясь. Оставляя за скобками личные взаимоотношения супругов, предположу, что истина здесь где-то посередине.
Безусловно, Ярослав не был воином, подобным своему деду Святославу или тмутараканскому Мстиславу, но нельзя отрицать ни его умственные способности, ни искусство дипломата. Ибо ему удалось выжить и победить в крайне сложных для себя условиях – достаточно вспомнить расправу с новгородцами в 1015-м и последовавшее за тем примирение. Другое дело, что без посредничества Ингигерд вряд ли Ярославу удалось бы удержать при себе скандинавских наемников, разгромить Святополка, укрепиться во власти и как следствие начать политику, направленную на просвещение Руси, создав ту культурную матрицу, наследниками которой мы и являемся – во всяком случае являлись до революции. Впрочем, делом просвещения на новой родине активно занималась и Ингигерд. Именно ей принадлежит идея канонизации своей предшественницы – великой княгини Ольги.
Супруга Ярослава до последних дней проводила проскандинавскую политику, примером чему свадьба ее дочери Елизаветы с норвежским конунгом Гарольдом Суровым, в 1066 году разбитым королем англосаксов Гарольдом II Годвинсоном в сражении при Стамфорд-Бридже. Не прошло месяца, как Гарольд потерпел поражение и погиб в битве при Гастингсе, а его дочь Гита сумела бежать на Русь, где стала женой внука Ярослава – великого князя киевского Владимира Мономаха. Последние годы Ингигерд прожила в Новгороде – принимала личное участие в закладке Софийского собора. Там же, по мнению большинства историков, она приняла схиму с именем Анна, положив начало традиции монашеского пострига русских князей и княгинь. Точная дата ее смерти неизвестна – то ли 1051, то ли 1054 год. Заслуживает внимания то, что не только Ингигерд под именем Анны Новгородской, но также ее муж Ярослав и бывший жених Олаф канонизированы Церковью, а сын Изяслав женился на дочери польского короля Мешко II – сына Болеслава, их бывшего с Ярославом врага.
Подведем итог: во многом благодаря Ингигерд Киевская Русь была прочно встроена в орбиту военно-политической жизни Европы и избежала как возможного подчинения польской короне, так и принятия католицизма.
